Их взгляд встречается, когда милая леди, но все же не на настолько леди, чтобы не угоститься, придвигаемым к ней огневики в стакане, на котором пляшут отблески от свечей под потолком, вопросительно приподнимает одну бровь, заметив кольцо на безымянном пальце. Мужчина в темной мантии, поверх небрежно застегнутой рубашки, из-за которой непослушно выступают волоски на груди, улыбается грустно, скорее грустит улыбчиво, говоря, что это уже прошлое, что он давно вдовец. В подтверждение своих слов стягивает это самое кольцо, его бы выбросить давно, выплавить во что-то более полезное, чтобы не поглядывать на руку в гневной тоске по своей семье. Спасибо Огдену, которому хватило ума подвергнуть всю его семью опасности, спасибо Мерлину, что только ему, Бену, удалось выжить в той бесконечности кровопролития. Или не спасибо. Раны еще слишком свежи, но он пытается их затянуть при помощи походов в паб, при помощи привлекательных волшебниц, сполна приправленных горькими напитками.

Она улыбается в ответ, но не грустно, поправляет бретельку, которая снова стремится сползи ниже по плечу, поддается корпусом в его сторону, позволяя заглянуть чуть глубже в декольте, которое лучшего ракурса и до этого не требовало. Бен, почти без интереса пожирает глазами волноводные бедра, мягко уходящие в талию, он вообще слишком многое делает без интереса, который впрочем скрыт за оболочкой благостности, за прикосновениями, говорящими, что никогда более заинтересованным он не был. И ему верят, или обманывают оба, какая к черту разница, если это позволяет ладонями касаться струящихся каштановых волос, отбрасывать, но терпеть не удачу, мысли о том, что у его жены были не менее струящиеся, длинные, огненные, как закат у горизонта, волосы. Отбрасывать мысли и о том, что он приводит чужую женщину в то место, где властвовала совсем другая, более близкая ему сердцу, более мягкая на ощупь, просто, потому что была любимой. Все это было по-другому, хочется думать, что просто иначе, в противном случае можно свихнуться, непонятно еще как он держится, лишь этими урывками встреч, в которых он вгрызается в молодые, привлекательные тела весьма доступным волшебниц.

В окно ломится сова, в тот самый момент, когда руки мужчины успевают заползти далеко за пределы дозволенного, если существуют еще какие-то пределы. Он думает, что это снова ветки тарабанят по стеклу, потому игнорирует постукивание, но оно становится только громче, требовательнее, тогда волшебник поднимается, перекладывая девушку с себя на кресло, на котором сам и восседал мгновением ранее. Та смотрит на него непонимающе, говоря, что ничего такого не слышит, но он лишь отмахивается. Распахнув окно, на предплечье сразу же обустраивается знакомая сова, бросает ему под ноги письмо с не менее знакомым подчерком, мужчина проводит пальцем по загривку птицы, та ухает от удовольствия. Как всегда срочно. У Огдена всегда срочно, даже, если из-за него и его женушки он потерял все, даже, если он не хочет его видеть. Он потирает глазницы, надавливая на них указательными пальцами, в попытке унять подступающую злость, этот уебок еще и вечер ему портит. Ладно, пару минут, не больше, ему почему-то хочется узнать, что он там от него хочет, какое-то нездоровое любопытство, с недавних пор, все что касается этой семейки для него являет собой синоним нездоровости. Только вот оставлять незнакомку (как там ее зовут? Клара? Кара? Карен?) в своем доме не хочется, как и обрывать все так тоже. Чтобы начинать все по новому кругу? Он протягивает ладонь девушке.

— Мне нужно кое-куда заглянуть. Ненадолго. Составишь компанию? — улыбнется он, губами, на которых отпечаталась алая помада новой знакомой.

— Куда? — она кажется заинтересованной, мечтая о том, чтобы там, куда они пойдут было еще веселее.

— Неважно, — немного нервно говорит он, не понимая зачем девушке эта информация, — Так ты идешь? — та оставляет идею задавать лишние вопросы, улыбаясь утвердительно кивает головой, касаясь ладони мужчины.

Аппарация приносит их в гостиную Розье, девушка сразу же разваливается на одном из диванов, забрасывая одну длинную ногу на другую, бегая глазами по помещению, пытаясь за что-то зацепится. Взгляд ее в конце концов останавливается на ее спутнике, она подтягивает его к себе, шепча на ухо, что гостиная неплохо обставлена, странно, что вокруг не носится никакой домовик, готовый им услужить. Из глубины дома доносится голос Огдена, который говорит, что вот-вот подойдет к ним, что рождает на лице напряжение, неизбежное подергивание желваков. Он сжимает запястье девушки, которое та успела вложить в его ладонь, когда усаживала его рядом с собой на диван.

Помещение не внушает ему ничего кроме отвращения, который пропитывает его с каждым новым вдохом. Девушка касается его руки, ползет к плечу, льнет щекой к нему же, оставляя следы от макияжа на рубашке, он бы встрепенулся, недовольно заметив, что не стоит портить то, к чему твоя рука приложена не была, но мужчина сосредоточен, причем непонятно на чем именно. Его пальцы жадно теребят кольцо, которое он же положил в карман. И, когда его рука успела скользнуть в него? Он спешно моргает, как будто глаза устали от чрезмерно ярких цветов, которыми гостиную одаривает здоровая люстра, подвешенная к потолку, трясущаяся каждый раз, когда над головой кто-то делает шаги. Бен надеется, что здесь хотя бы нет жены Огдена, по правде говоря, он надеялся никого из них больше не видеть, хотя в душе и понимая, что рано или поздно размолвка с приятелем должна прийти к своему логическому финалу. Просто он еще и сам не мог разобраться каким этот финал должен быть, таким, в котором и Огден все теряет, включая свою жизни или таким, в котором они, может, и не идут рука об руку, но хотя бы из него не сочится весь тот яд, который вызывают в нем дикую ненависть.

— Ну и что Огден? — Бен привстает, когда сбоку появляется знакомая фигура, обращает взгляд в сторону Икаруса. Девушка же поворачивает голову вслед за ним, дергает его за руку, что-то спрашивает обеспокоенно, но мужчина снова отмахивается. Она начинает раздражать его своими вопросами, не для вопросов он ее сегодня подцепил.

— Бен, спасибо, что пришел. Может, выпьешь? — этот голос звучит немного ниже, в нем не сквозят те нотки отвращения, которые звучали секундой ранее. Клара, прищуривается, пытаясь разглядеть перед мужчиной то, что видит он, но при всем желании у нее этого не получается. Бен же отрицательно мотает головой, он не намерен тратить время на выпивку, тем более, что и так сполна ей насытился сегодняшним вечером, он бы хотел узнать зачем Огден оторвал его от продолжения этого самого вечера, но тут раздается еще один знакомый голос, Бен резко поворачивает голову на Сольвейг, после чего снова смотрит на Икаруса с яростью в глазах.

— А тебе то, что Сольвейг? — бросает он в ответ, сдерживая себя, чтобы не дать более весомой отпор твари, из-за которой все они потеряли слишком многое, — Разве это не дом твоего отца? — он оборачивается на слова девушки, сводя брови к переносице, — Что? Я и есть вдовец, — он усмехается, вскидывая руку в сторону Миссис Огден, — Это не моя жена, Клара. Это так, местная сука, благодаря которой я и стал вдовцом, — ей стоило поплатиться за это, зеленый туман ему казался малой ценой, да и, вроде бы, та не выглядело совсем уж затуманенной, может, наконец, срослась с ним, победила, та кого угодно переживет, но останется живой, чтобы топотать своим гнилыми ногами землю. Землю, которая горит за ней, полыхает ярким пламенем.

Он почему-то не ожидает, что в него что-то полетит, в конце концов, он не понимает почему жена Огдена так бесится, да даже, если он притащил с собой шлюху. И что с того, кажется и Икарус ту как-тов  подобном ключе называл, по крайне мере, если судить по тем перебранкам, который он слышал, находясь в кабинете приятеля, когда тот отходил утихомирить девушку. Ахуенный прием выходит, не для того ли его позвали, чтобы раскрошить ему череп? Чтобы точно никого не осталось. Вероятно, в мотивах этой конченной волшебницы никогда нельзя быть уверенным.

— Что тебе надо от меня? Схуяли ты доебалась? — говорит он, едва уворачиваясь, прикрывая рукой девушку на диване. Ни к чему ему разбираться потом с ее ранами, он рассчитывал на короткое знакомство, — Какой Бербидж? Что ты несешь? Ты совсем уже ебнулась? — Бен растерянно озирается по сторонам, не понимая куда вдруг исчез Огден, когда нужно бы приструнить его жену. Неужели его и вправду позвали, чтобы Сольвейг на него наорала? А теперь он и в стену летит, не успевая и вдоха сделать, краем уха улавливая как охает Клара, которая такого поворота явно не ожидала. Боль, растекается подобно реке по всему телу, начиная от головы и доходя до самых пят, телу не понравилось, что его так вероломной познакомили со стеной, телу не понравилось и оно верещит об этом вероломстве. Мужчина потирает затылок, пока в глазах все еще темно, пока в ушах чудовищно звенит, пока его уже касаются чьи-то руки, гладят по руке, говоря, что отсюда надо уходить. Он этот голос не помнит, или помнит, слишком сложно сейчас разобраться. Рука машинально направляет куда-то палочку, отправляя туда взрывающие заклинания, взрывает небольшой столик, на котором стоял кувшин с водой, следом отлетает один из концов карниза на окне, кусок стены, обивка дивана. Кругом стоит пыль, так что даже, когда зрение начинает возвращаться, разглядеть что-то все еще нелегкая задача.

— Э? — смотря на Клару, вырывается неопределенный вопрос, скорее звук, — Что за хрень это сейчас была? — она вытаскивает откуда из платья что-то похожее на маленький платок, прижимает его к его затылку, беспокоясь, что дальше будет только хуже.

— Это правда не твоя жена? — Бена перекашивает от подобных вероятностей.

— Нет, на такой женится только конченный кретин, — коим и был Огден, — Если твое предложение в силе, то выйди и позови лучше Огдена, — если он, конечно, в нее не попал, и девушка уже не валяется в беспамятстве где-то неподалеку, что им бы было встречено с крайне степенью радушия, — Что за хуйню вы тут затеяли....

Его почему-то вдруг начинает остро беспокоить вопрос о том, что в другом конце гостиной слишком резво разрывались предметы, слишком энергично летели осколки и, если они задели Сольвейг ничего хорошего в этом нет. Эти мысли веретеном тянутся из тех, в которых, он же хочет прикончить эту ебнутую суку, которые посылают импульсы телу, заставляют сжимать палочку, но не произносить более жестоких заклинаний, которые будто и вовсе теряются в нем, кто-то их надежно прячет, а кто он и понять не может. Он встряхивает головой, слишком резко, забыв о том, что только что его голова и стена установили между собой слишком тесные взаимоотношения, едва не соитие. Боль впивается в виски острыми иглами, которые по ощущениями обернуты в наждачку, и впиваются они все глубже и глубже, проворачиваются, извиваются как змеи. Мужчина пытается сфокусироваться на девушке , которая сидит перед ним на коленях, смотрит на него обеспокоенно, кусает губы, волосы ее успели растрепаться, в некоторых местах даже запутаться.

— Я не знаю, — он машинально вжимается сильнее в стену, направляя палочку на Сольвейг, опасаясь, что та снова пустит в ход свою, — Он только что был здесь. Ты его уже настолько доебала, что он аппарирует, когда ты находишься в зоне видимости? — он бы не удивился такому, в конце концов, будь у него такая жена он бы точно делал что-то подобное. Но у Бена была другая жена, куда лучше, ее в принципе не стоило сравнивать с Сольвейг, никого не стоит, одно это сравнение оскорбление женщины. Он смотрит на Миссис Огден снизу вверх с пренебрежением, куда больше желая заткнуть ее насовсем, чем отвечать на ее вопросы или слышать, как она отвечает на его. У него он один, тот, которые звучит в унисон вопросу волшебницы «где этот ебучий Огден».

Взаимодействия Сольвейг с воздухом напрягают его еще сильнее, заставляя думать, что живыми они отсюда такими темпами не выберутся, он еще пару раз пытается изрыгнуть из себя какое-то заклинание, которое может обезвредить жену Огдена, но изо рта только воздух и вырывается, как будто он не намного лучше этой ебнутой. Бен это списывает на нервозность, на голову, раскалывающуюся напополам, на то, что Клара что-то постоянно бормочет, вопросы какие-то задает, о том, кто такой Икарус, почему он говорит, что здесь кто-то был и почему эта девушка так себя ведет. Ни на один из них он не хочет отвечать, тем более, что ему начинает казаться, что и эта дама слегка с приветом. Не могла же она не видеть Огдена, который стоял прямо перед ними и типичным движением большой пальца по подбородку стирал какой-то один известный ему след. Нет, он еще в глаза долбиться не начал, хотя после встречи со стеной может и начнет. Он поднимается с трудом, почти ощущая, как скрепят его кости, которым бы сейчас развалиться на полу, чем подниматься с него, сжимает руку Клары, говоря, что пора бы им отсюда сматываться, если и не при помощи аппарации, которая у него почему-то не выходит, как и заклинания (странно это), то хотя бы ногами. Но девушка уже кричит, больше воет, как раненный зверь, опустив взгляд на ее ногу, Бен понимает, что это недалеко от правды.

— Какой я тебе Икарус? — он пытается перекричать орущих женщин, — Что ты блять творишь? Икарус! — Бен поднимает голову к потолку, надеясь, что Огден обязательно должен быть где-то здесь, даже, если он и аппарировал в неизвестном направлении, — Икарус, блять! Сделай что-нибудь со своей женой или сделаю я! — если бы мог уже давно бы сделал, но кто мешает угрожать, тем более, что большая угроза здесь явно исходит от Сольвейг, чем от него или уж тем более от девушки, в которой сделали новую дыру для фистинга. Ему жаль Клару, ему жаль себя, ему не жаль Огденов, которые настолько преисполнились в своей ахуевшести, что один из них позволяет себе позвать бывшего, уже даже больше, чем бывшего, приятеля к себе в гости, а жене предоставить волю в вопросах его разьебывания. Ну, назвал он ее пару раз сукой, еще пару раз ебнутой, но ведь он помог вытащить ее из подвала, это же она должна знать, не мог же Огден всю славу себе присвоить. Одного этого достаточно , чтобы не пытаться сейчас убить его и его спутницу. Он не знает, что делать с дырами в ногах, он вообще не знает, что делать с дырами в людях, Бен только отталкивает Сольвейг чуть подальше от девушки, чтобы та не сделала в ней две дыры, хотя как будто расстояние ей помешает.

— Вы что тут все под чем-то? Твой туман разошелся по всему дому? — он яростно смотрит на домовиков, потом на Сольвейг, потом на корчащуюся от боли девушку на диване, который уже полностью пропитался кровью, в месте соприкосновения раны, — Клара? — та с трудом, но выкрикивает, что это Бен, но все же количество показаний не в его пользу, один против двух, — Слушай, Сольвейг, давай мы просто уйдем? Хорошо? — он говорит с ней почти спокойно, опустив палочку, не желая выбираться из этого дома вперед ногами, не желая присоединяться к карусели смертей, которые тащат за собой Огдены, — Будь спокойна я сюда больше никогда не приду. Это, наверное, была ошибка. Икарус просто ошибся, не того позвал. Всякое бывает, — но она не успокаивается со своими вопросами, из-за чего наитие подсказывает, что опускать палочку не стоило, — Я Бен. Бенджемин Уолкер. Помнишь? — он много слышал о том, чего стоил зеленый туман жене Огдена, но сам никогда не видел, теперь же ему, кажется, что он буквально сквозит в глазах девушки, из-за чего ему не по себе. Кажется, что просто так им не уйти, потому он снова поднимает палочку, — Авад...— договорить не получается на шее смыкаются ладони, так что он не может продохнуть. Его поваливают на пол, изо всех сил потряхивая за шею, лицо Икаруса так близко, он ощущает его горячее дыхание, но сопротивляться не получается, тот слишком сильный. Только рука дергается в неровных конвульсиях, сжимая палочку, из которой вырываются разрушительные заклинания, одно из них, как ему кажется даже отбрасывает Огдена, — Сука, — он тяжело дышит, хватаясь за шею, чувствуя как неприятно саднит горло, — сука, Огдены...— Бен хочет что-то сказать, но его прерывает Икарус, который уже поднимается с пола неподалеку, — не так-то просто ее убить да? Я тоже пробовал, — Огден усмехается, но только одной стороной лица, другая же преисполнена яростью, непониманием.

Все еще сжимая собственную шею, опасаясь, что иначе чьи-то чужие руки займут эту позицию, он следит за тем, как Огден снова к нему приближается. Как вслед его шагам не раздается хруст, который должен быть верным спутником этих самых шагов, как тот оттряхивается от осколков, но эти осколки будто и не долетают до пола, скорее растворяются в воздухе, подобно тому, как растворяется в воздухе всякое понимание происходящего. Правая рука крепко сжимает палочку, также как ее сжимает Огден, который наступает на него, левой же остается лишь нащупывать пальцами собственную ладонь, чувствовать, как горлу подбирается тревога, потому что, должно быть, палочка потерялась где-то в множестве поломанных вещей, осколков в этом помещении. Очередная попытка аппарировать не заканчивается успехом, вместо этого снова аппарирует Икарус, оставляя за собой пустоту, будто там никого и не было.

— Сольвейг, что ты сделала? — говорит низкий голос. Огден вновь появляется, но позади своей жены, смотрит на нее с беспокойством, переводя взгляд на девушку, лежащую на диване, а после и на Бена, по ощущением даже глубже, как будто бы больше на стену за ним. Бен же чувствуя, как его лицо сжимают, не знает, что стоит, а чего не стоит говорить, когда у тебя нет палочки, а перед тобой невменяемая дама, он лишь кивает. Уходить и правда стоило, если уж она думает, что он Икарус, возможно, стоит подыграть, тогда есть возможность выйти из этой ситуации в первоначальной комплектации. Правда в комплектации Клары он не уверен, хотя и оставлять здесь ее мужчина не намерен, она же не виновата, что у него в знакомых водится кто-то вроде Огдена и его ебнутой женушки, — Да, давай уйдем. Дай мне палочку, чтобы ты не поранилась. Я бы мог вылечить твое плечо, — он замечает у нее приставшую ткань к плечу, пропитанную кровью, видимо, Бену все же удалось задеть Сольвейг, когда он отправлял заклинания то туда, то сюда. Но пока она была жива, пока имела преимущество  в виде палочки расслабляться все же не стоило. Впрочем, даже, если бы Бен захотел, то не смог бы, покуда в голове все еще набатом отбивает неуместная боль, пока Клара продолжает истошно кричать (неужели не пора уже вырубиться?), пока он почти ощущает, как сердце стремительно рикошетит о грудную клетку.

— Не слушай ее, — он касается свободной ладонью щеки Сольвейг, пытаясь вернуть внимания на себя, вместо Клары, — Это...это, — Бен пытается придумать какое-то правдоподобное объяснение тому, кто это и почему она находится здесь, — это деловой партнер. Дочь Мистера Бербиджа. Он не смог прийти, я пригласил ее к нам, так как она хотела познакомиться с Миссис Огден, — и что именно она имеет в виду под вещами Огдена? Ничего похожего Бен на нем не видел, в них и похожего то и было, что светлые волосы на голове. Только вот у Бена они еще и из ноздрей порядочно торчали и сполна из за задернутых рукавов рубашки на локтях. На ногах же покоились коричневые лакированные туфли, которые он протирал не менее чем час назад, когда они с Кларой собирались покинуть тот паб. Перепутать их можно было, разве что, употребив какую-нибудь впечатлительную дозу дурманящих веществ, вроде зеленого тумана. Тот Огден, что мелькал здесь время от времени был облачен в белоснежную рубашку, застегнутую у запястий серебряными запонками-барсуками, подаренными ему когда-то одной из тетушек, когда та узнала, что он поступил на Хаффлпафф. Никаких туфель на нем и в помине не было, лишь слабая пародия, Бен всегда считал, что у приятеля со вкусом не все в порядке, у него то для этого была жена, которая находила особую забаву в том, чтобы подбирать туалет для своего супруга.

Он отшатывается от девушки, когда та снова использует палочку, оказывается у нее за спиной, хватаясь за стену, едва не падая на пол, от резкого перемещения в пространстве, хотя и не такого резкого, которого бы он хотел

— Он был там, да, — кричит Бен, а следом вырывается другой голос, — Нет он позади тебя, Соль, — говорит Огден, хватая девушку за руку, — Я не знаю, кто она Соль. Послушай меня, — теперь он хватает ее лицо в ладони, по крайне мере ему так кажется, на самом же деле, лишь одна рука поднимается, другая же, держа палочку, направляет в сторону ее шеи, — Аппарируй отсюда. Там, вроде как, ребенок плачет. Тебе нужно к нему, — пока он пытается отвлечь жену, Бен уже приставляет к ее шее палочку, вдавливая ее конец как можно сильнее, упираясь в кость, — Отпусти меня, Огден, или ей конец. Ты меня понял? — Икарус нервно сглатывает, смотря, как некогда волшебник, которому он доверял чуть ли не больше всех, кидает ему жестокие угрозы, — Ты ебнулся, Бен? Правда хочешь убить, Сольвейг? Я просто хотел все уладить, поговорить. Нахуя ты на нее напал? — он помнит как в последний раз Бен смотрел на Соль, помнит, как из него сочился яд. Как сочится и сейчас, глаза его почти не моргают, боясь упустить очередное заклинание, направленное в него. У Икаруса же ноздри раздуваются от градуса ебаннутости на квадратный метр.

Если бы вместо палочки у него в руке был нож, то по шее бы уже тонкой струйкой струилась бы пунцовая жидкость, теряющаяся в складках ее одежды. Бен не рад, что ему приходится так поступать, Бен не рад, что из него рвется животное желание закончить это именно так, на ноте, в которой Икарус все же получает меньше половины из того, что пережил он. Впрочем, он не хотел мстить, разве можно назвать местью, когда это скорее попытка выторговать свою жизнь, последнюю, что осталась на пути, последнюю, что не перемололо жерновами идей Огдена. Сколько бы тот не скрывал от него правду, не пытался выгородить свою женушку, Бен знал, кто виноват на самом деле, что, впрочем, делало вину самого Икаруса еще более значимой, растущей как на дрожжах. Одно дело, когда ты делаешь ошибку, совсем другое, когда ты видишь как ее совершает другой и не способен ее предотвратить, противиться ей. Что уже говорить о предотвращениях, если Огден даже свой вынужденный брак не смог отвратить от себя, а теперь, посмотрите, каков долбоеб, смотрит на него, едва не убивая у себя в уме за жалкое подобие женщины. Во что она его превратила, эта Сольвейг, мерзкие глазки, бегающие по тебе, в попытке найти уязвимое место, вгрызться в него ядовитыми щупальцами. Стоило ли ее спасать? Последнее о чем задумывается Бен, прежде, чем на его шее снова смыкаются пальцы, не в силах сопротивляться он мешком картошки обваливается на пол. А потом и Огден, который, улавливая момент, в желании придушить потенциального убийцу жены, чувствует как голову тянет к земле, как она с хрустом встречается с полом.

Его всего передергивает, когда тело срывается с обрыва, когда кажется, что ему ничего не стоит разбиться насмерть. Рот жадно хватает воздух, Икарус успокаивается только сделав с пять таких вот нервных пожирающих глотков. Веки слишком тяжелые, голова гудит, пульсируя в районе затылка, он издает тихий стон, переворачиваясь на бок, ощущая, как в лицо бьет неприветливый свет свечей, зажженных непонятно для чего. Последнее, что он помнит — это руку, сжимающую шею, та же рука теперь судорожно возится по мягкой простыне, пока не встречается с животом Сольвейг, теперь до него доходят отголоски ее касаний на плече. Он все же размыкает глаза, хотя и щурясь от света, видит перед собой девушку, а еще поодаль домовиков, он кривится. И что они тут, блять, забыли?  Произнесенное, кажется, каким-то запутанным шифром, так как он не припомнит никаких знакомых Мисс, с которыми бы он виделся ближайшее время, как и не припомнит никаких ссор за последние двадцать четыре часа. Может они и часто ссорятся и домовикам уже могло начать казаться, что они в состоянии войны, даже тогда, когда это нихуя не так, но он точно ничего такого не помнит, только то, что  Бен пытался убить Соль. Для них же не все мужики, с которыми бывшая Розье взаимодействуют на одно лицо?

— Вы заперли какую-то Мисс с раскуроченной ногой здесь? — Огден поднимается слишком резко, так что едва не теряет сознание от резкой боли, ударившей в затылок. Приходится лечь обратно, подождать, пока состояние стабилизируется и повторить попытку, но уже в более плавной манере, — Мы не ссорились, — кидает он, обнаруживая, что почему-то находится в постели совершенно голый, хотя не помнит, чтобы давал когда либо разрешение домовикам раздевать себя, — Вы нахрена меня раздели? Мелкие извращенцы?

— Вы сами, Мистер Огден, — говорит сбивчиво один из домовиков, — Выкинули одежду за окно, — указывает маленьким, скрюченным пальцем в сторону раскрытого окна, которое после этого, видимо, закрыть никто так и не удосужился. Теперь понятно, почему здесь так холодно. Огден ежится, протягивает руку по направлению к халату, который свисает на деревянном стуле, стоявшем неподалеку.

— И зачем я ее выкинул? — на это домовик лишь пожимает плечами. Огден привстает, замечает, что солнце за окном только собирается всходить, значит время еще совсем ранее. Интересно сколько они проспали, куда делся Бен? И что это все-таки за Мисс, которую, судя по всему тот самый Бен сюда и притащил? Икарус направляется к комоду, на котором лежит пару сигарет, но останавливается, проходя мимо зеркала. Что-то на его лице ему кажется странным, он не припомнит, чтобы ел вишню, вгрызался в чью-то тушку или, в конце концов, обменивался слюной с кем-то, у кого на губах покоился карминный налет. Он пальцами касается кожи близ губ, надавливает, смазывая краску в сторону, после чего растирает ее меж указательным и большим пальцем, принюхивается. Нет, на кровь это явно не похоже, — Не приходил я сюда с ней, — говорит он оборачиваясь на Сольвейг, — Где эта ваша Мисс? — он запахивает халат, крепко завязывает его поясом, хватает жену за руку и тащит туда, куда им указывают домовики.

Бледная, заснувшая прямо около двери, видимо, уставшая в нее колотить, понявшая, что так просто выбраться нельзя, девушка выглядела еще более незнакомо, чем тогда, когда он увидел ее рядом с Беном. Огден с Сольвейг обходят ее, мужчина высматривается в ее ногу, которая перевязана тройным слоем бинтов, которые, впрочем, не помешали просочиться крови на поверхность. Черноволосая незнакомка всхрапывает, дергается на полу, но просыпаться не спешит. Огден берет ее на руки, перетаскивает на кушетку, которая стоит неподалеку, в конце концов, ничего плохого она ему не сделала, чтобы обходится с ней жестоко, да и выглядит она довольно привлекательно, всегда легче быть славным к кому-то, кто не отталкивает своей наружностью.

— Мисс, — он касается ее плеча осторожно, — Мисс, — да только сонно что-то бормочет, пока слишком резко не распахивает свои глаза, успыанные густыми ресницами, — Не пугайтесь, — говорит Огден, улыбаясь ей мягко, та переводит взгляд на Сольвейг и вжимается в кушетку, после чего охает, резко двинув больной ногой, тянется к ней руками, чтобы ужаснуться от того вида, который, судя по всему, успел ей забыться за время сна, — Мисс, нам нужно прояснить пару моментов, потом я отведу вас в Мунго или куда вы сами захотите. Тут произошло какое-то недоразумение. Да, Сольвейг? — он поворачивается к ней, хотя и не ждет, что та подвердит его слова, — Вы же знакомая Бена, так? Не знаете куда он ушел? — Икарус улыбается еще шире, спеша уточнить, — Я ничего ему не сделаю, просто хочу с ним поговорить. И не могли бы вы заверить мою жену, что мы с вами до этой секунды никогда не встречались?

Губ Огдена касается усмешка, он вертит головой по сторонами, то смотря на домовиков, то на Сольвейг, мол, да что за хуйня. Он отрицательно мотает головой, касаясь ладонью запястья незнакомой девушки, думая, что, наверное, та так сильно испугалась, что не может воспроизвести все события в их подлинном виде. И откуда на ее губах похожие следы как и у него, такие же бледно алые, очевидно, раньше никакой бледности там не было. Огден все всматривается в нее, пытаясь разглядеть то, что даст ему более вразумительные ответы, чем выдает девушка. Ну руки у нее мягкие, волосы приятно обрамляют острую линию лица, которая кончается кротким, как ягненок, подбородком, подергивающимся в такт переживаниями, в такт страху непонимающего. Она также похожа, как и непохожа на сотни других знакомых и незнакомых девушек, коих он видел, которых больше увидеть Огден и не желал, но все же ее он не знал, это было яснее дня в полуденный час, когда ни одно облако не решается осквернить чистоту проплывающего неба над головами.

— Зачем вы это говорите? — лицо его принимает хмурую маску, кажется, в этой комнате никто не понимает, что происходит, — Хорошо, допустим, я вас угостил, допустим, пригласил к себе, — во что он едва ли когда-нибудь поверит, — нахрена мне было притаскивать ее сюда? — этот вопрос скорее адресует Сольвейг. Если бы он и хотел угоститься какой-нибудь изысканной, судя по этой девушке, или не особенно шлюхой, то тащить ее в дом к жене было бы странно, пусть она и не в себе, но тут сплошь домовики его отца, который доложат о его утехах, стоит Розье только переступить порог. У Икаруса и так с ним не самые радужные отношения, зачем ухудшать все дополнительными шлюхами, помимо его дочери. Напуганная девушка поглядывает на Миссис Огден, которая усыпана зелеными пятнами, видимо, думают, что это довольно логичный исход, что ее муж решил прогуляться по другим женщинам, что сказал, что он вдовец. Удивительного здесь она ничего не видела, — Как я мог кого-то угощать, если после того, как я вернулся от Бербиджа я сидел в гостиной, читал газету, ждал Бена. Вы же должны были меня видеть? — домовики, к которым он обращается мотают головой, — Блядь, да как так. Вы все сговорились? — он начинает заводиться, еще и Сольвейг распахивает его халат, обрекая девушку наблюдать перед собой наполовину знакомого, но, вроде, и незнакомого голого мужчину, — Сольвейг! — Огден со злостью отбрасывает ее руку в сторону, снова завязывает пояс, запахиваясь пуще прежнего, потирая лицо горячими ладонями, наблюдая за происходящим через щелки меж пальцев. Он даже не успевает среагировать на непростительное заклинание, его занимает то, что он не видит на безымянном пальце обручального кольца, которое он не снимал с самой свадьбы. Кажется, девушка что-то сказала про вдовца.

Непонятные факты начинаю выстраиваться в стройный ряд: непонятно откуда взявшаяся чудовищная головная боль, будто его огрели бревном по голове; следы губной помады на лице, такой же как у девушки напротив него; отсутствие кольца на пальце; одежда, отчего то вылетевшая в окно. И все это про него и все это до одури странно, и необъяснимо. Ну не могли же в нем настолько взыграть инстинкты, чтобы он ходил налево сам того не осознавая.

— Вы знаете, где мое кольцо? — он хватает палочку Сольвейг с пола, чтобы свести попытки той убить кого-то в комнате, если и не к нулю, то хотя бы к меньшей вероятности, чем до этого, — Ты успокоишься? Окно открой, воздухом подыши, — ему не нужно, чтобы жена распсиховалась настолько, что в дрожащей девушке бы образовалась еще одна дыра, уже без помощи палочки.

— Ты положил его в карман брюк, — начиная плакать, говорит девушка, — Пожалуйста. Я не хотела ничего такого. Пожалуйста, — сил на аппарацию у нее, видимо, нет, а, может, и не умеет вовсе, потому и мечется от одного угла кушетки к другому, боясь, что в следующий раз заклинание не промахнется.

Икарус при помощи палочки жены приоткрывает окно, пока та продолжает куксится, как какой-нибудь ребенок. Ему все это кажется вздором, а Сольвейг это всерьез даже воспринимает, разве мало он для нее делает, разве его поступки не доказывают, что он остановился на одной шлюхе, с которой он делит свою фамилию, а даже, если и не остановился, то благодаря туману у него не остается ни моральных, ни физических сил на то, чтобы взаимодействовать еще с какой-нибудь женщиной. Он призывает штаны при помощи акцию, которые влетают через окно, запускает руку сначала в один карман, выуживает оттуда кольцо, а вместе с ним пару каких-то бумажек. Одна сложенная вдвое, развернув ее он обнаруживает, что это колдография жены Бена

— Что за хуйня? — другая же выглядит как всего лишь чистый лист. Нахуя ему чистый лист, и откуда он там? — Знаете что это? — спрашивает он у девушки.