До определенного момента жизни Вэнди ощущала острую нехватку мужского общества, желательно в виде отца. Когда тебе говорят, что отец твой то еще говно из под ногтей, что всунуть это еще пол дела, а большая половина это все же воспитание ребенка, которым, в общем-то, и сама мать пренебрегала, думаешь, что все эти аргументы так себе, что бы не иметь в своей жизни мужской энергии. В четыре года знаешь только то, что под ногтями собирается земля, а в земле растут всякие съедобные штуки, вроде батата, или червей, которых она как-то продегустировала со своей подружкой, из чего следовало, что то, что есть под ногтями — это скорее хорошо, чем плохо. Про всовывание она и вовсе не поняла, думая лишь о том, что, когда она запихивает свою любимую игрушку в коробку из под обуви, мамочка радуется тому какая она аккуратная, выходит, и в засовываниях нет ничего плохого.

О плохом приходится узнавать позже, несмотря на то, что ее отец это вовсе не тот отец, о котором говорила мать, он и не совсем тот, кем его считала Вэнди. Вот, вроде бы, к ним в гости приходит какая-то привлекательная женщина, хоть и похожая отдаленно на жвачное животное, которое то и дело тащит себе что-то в рот, будь то вафли, кусок мяса или рот отца девочки. Ей тогда казалось, что у этих ртов есть что-то общее, раз они друг друга пожирают с каким-то остервенением. Такое пожирание она наблюдала, разве что, на улице, когда подкармливала бездомного пса, тот сметал кости за секунду, после чего облизывался и просил еще. О том, что еще просила та женщина, Вэнди знать не хотела, потому уходила прогуляться, чтобы не повзрослеть в своих познаниях раньше времени.

Ей казалось странным то, что за почти десять лет жизни с тем, кого она называет отцом, таким вот жвачных и заинтересованных чужим ртом было всего две штуки, хотя о норме в отношении количества таких вот она и не догадывалась. А потом отец нашел себе другого отца, который отец другого ребенка, и как-то внезапно, вместо одного вполне себе достойного мужчины в ее жизни их стало сразу три, причем не так, чтобы сильно достойных. Впрочем, и о достойных мужчинах она знала не так, чтобы много, как и о достойных мальчиках. Много ли она вообще к этому времени знала о том, что касается людей, вот, если бы ее спросили про книги. Но она точно знает, что ей не нравится то, что они переезжают, что им до невозможности тесно, что у нее, и до этого не имеющей своего угла, теперь и своей кровати даже нет, а возмущения не встречают должного эффекта.

Она смотрит на того, кто по мнению отца теперь ее брат, с нескрываемым омерзением, такие братья ей не нужны. Да и вообще никакие не нужны, неужели нельзя было найти, даже, если и мужчину, то хотя бы без довеска. Парень кажется ей противным, порой он ест прямо в кровати, из-за чего та находит у себя в волосах крошки, но хуже всего то, что он закидывает на нее ноги, а они тяжелые и скинуть их не всегда выходит, из-за чего ей приходится его будить, хлопая ладонью по лицу. И спать после этого уже выходит не очень, потому что они начинают выяснять, кто из них сегодня спал по диагонали и мешал другому, кто больший гондон и пойдет спать на пол. По крайне мере ссорясь, им удается заглушить движение кровати за стеной, которое не очень-то хочется слышать, от которого вообще хочется убежать да подальше. Вот, например, сегодня Вэнди думает, что углубленное изучение зельеварение ее и так довело до белого каления, так что сомкнуть челюсть и стерпеть стоны не получается. Она пинает Спиди в ногой в бок.

— Я свихнусь скоро, — зажимает ладонями уши, как будто это может помочь, — Почему твой отец не может делать это молча? У вас это семейное? Я слышала как ты в ночи зовешь какую то Мишель и постанываешь, — на самом деле она не помнит какое там имя прозвучало. как и не уверена в том, что ей это самой не приснилось, но лучше говорить, чем слышать, — Идем на улицу, — она повторно пинает того ногой, не то, чтобы ей сейчас хотелось гулять по безлюдной улице, но и находится здесь тоже не хочется. А одной в такое время бродить кажется ну совсем не безопасным, впрочем, едва ли Пейдж ее, ели что спасет, но зато сможет быть живым щитом.

Так много вопросов без ответа. Одним из таких вопросов был вопрос, почему отец не может наколдовать им немного больше удобств, на того второго, понятное дело, рассчитывать было нечего. Маггл, что с него взять. Не то, чтобы Вэнди как-то там плохо относилась к вышеупомянутому слою общества или вернее разновидности человеческих возможностей или...она и сама не знает как таких лучше идентифицировать, просто, когда ты знаешь, что можно делать волшебной палочкой, кажется, что жить без нее не особенно комфортно. Должно быть, у ее отца на этот счет было иное мнение, вслед за эко взглядами своему возлюбленного, тот решил стать аналогом эко только в масштабах магии, мол, если пользоваться меньше магией, то природа скажет спасибо. Чаннел не знает откуда шли такие идеи, но подозревала, что поддерживать их не планирует, хотя на каникулах другого выбора и не было, где ж эту магию возьмешь, если те, кто хочет ей пользоваться — пользоваться ей не могут, а те кто могут берегут природу мать вашу.

— Да? А позавчера ты говорил, что от моего пердежа можно умереть. Тогда почему ты еще жив? — ей вообще-то было неловко, когда тот говорил подобные вещи. Несмотря на то, где она до этого жила в Лютном, а теперь вообще ни пойми где, все же хотелось чувствовать себя леди, а это плохо получалось, когда сосед по комнате то и дело напоминает ему о том, что это нехрена не так. Она едва не впивается зубами в его руку, потому что одно дело закидывать на нее свои конечности во сне и совсем другое, подпездывая там что-то во вполне бодрствующем состоянии, но все же ограничивается тем, что откидывает ее с силой на него же, — Потому что ты его разьебал, когда собирал камни, чтобы набить ими очередную птицу? Это же не хитрый план, чтобы выбить кому-то окно, чтобы ограбить, сделав вид, что это птица просто неудачно зашла в поворот? — тазов в их доме тоже немного, по одному на одну фамилию, что ровняется двум, и одного уже не было, а покупкой нового почему-то никто и не озаботился. А Вэнди никому напоминать об этом не хочет, и так чувствует себя в этой семье единственным человеком с мозгами, хотя, когда отец в очередной раз отчитывает ее за то, что она учинила драку, порой в этой истине пролегают проплешины.

Фонарик у нее был, но слишком маленький, таким только в глаз кому-нибудь светить или ослеплять водителей машин, проезжающих мимо. Отец говорит, что машины это тоже не экологично, любовник в унисон этим словам кивает головой, говоря, что самолеты тоже, зато экологичен перегной, который им со Спиди приходится обходить, потому что на участке нет никакого порядка, вероятно, потому что это и не участок вовсе, а какое-то поле, усыпанное небольшими грядками без какой либо систематики. Вэнди спрашивает отца и того, кто просит его тоже называть отцом, почему грядки образуют из себя, если смотреть с высоты птичьего полета, горсть разбросанных спичек, на что ей говорят, что так надо, огурцы надо сажать, там где дует южный ветер, а свеклу под березой; что петрушка лучше растет над гниющей плотью (видимо на том месте кого-то захоронили), а ей лучше переставать задавать свои глупые вопросы и пойти нарвать петрушки, которую теперь есть вовсе не хочется.

Сверху она ничего не накидывает, гордо шагает в тапочках и в пижаме, вдыхает грудью свежий воздух, из плюсов проживание в таком вот месте — весьма и весьма свежий воздух, о чем не забывает напомнить любовник отца. Если бы еще днем его не осквернял запах коровьего навоза, которым жители то и дело удобряли свои грядки. Вэнди почти привыкла.

— Для чего ты это делаешь? — она поглядывает на Спиди, — Ну, набиваешь животных всякими штуками. Это же какая-то нездоровая хрень, — хотя ей кажется, что парень в принципе не очень здоровый, у него и лицо вечно какое-то бледной,  и недоброе, чтоли. Вэнди это не очень связывает с тем, что это может быть вызвано ее обществом, она думает, что тот сам по себе немного ебанутый, — Что ты будешь делать, когда тебе попадется анимаг? Ты понимаешь, что тебя могут посадить? В азкабане наверняка не любят волшебников, которые пихают руки в задницу животным, или через что ты их набиваешь? — в мире Чаннел есть два вариант запихивание чего-нибудь в живое существо: через задницу и через рот, или что там у животных вместо рта. Она хочет верить, что тот хотя бы не разрезает их дволь или напополам, ибо нахрена? Все кажется достаточно простым, только тупым, впрочем, такое занятие как раз для Пейджа.

Ей трудно понять увлечения своего сожителя, как, в целом, трудно понять его. Они, вроде бы, примерно из одного теста, по крайне мере ей так кажется, когда отец говорит, что у Спиди сложное детство и Венди нужно с ним подружиться, но из своего теста девочка хотя бы пытается лепить что-то вменяемое. На его вопрос хочется ответить чем-то вроде «Для чего ты такой долбоеб?», но обычно похожие вопросы оканчиваются ссорами, а она не настолько тупая, чтобы поссориться с тем, у кого сейчас в руках фонарик, убери его и она непременно завалиться, если и не в какую-нибудь кучу дерьма, то в овраг уж точно. И, если уж, непутевые родители не заметили, как они хлопнули дверью, то и ее крики, вероятно до них не донесутся, ибо сложно  что-то слышать, когда тебе на ухо тяжело дышит твой любовник.

— За учебниками не видно твоей рожи, — потому что, когда она смотрит на Спиди, приходится замечать на его лице все этим подростковые прыщи, тот однажды при ней их начал выдавливать, возможно, где-то тогда у нее начал зарождаться условный рефлекс, что при виде Пейджа нужно скорее открыть какую-то книгу и занять свои глаза словами из нее. А не словами, которые не встречают должного родушия у их отцов. Они даже банку поставили на обеденном столе, в которую нужно класть монетку, если материшься, банка наполнялась быстрее, чем дети отучались от бранных слов. Венди было легче понести наказания в виде опустошения карманов, чем сдержаться в выражениях.

— А как же таракан, который забрался на тебя в ночи? — Вэнди думает, что где таракан, там и целая собака. Но вообще того таракана ему пришлос убить скорее из-за нее, потому что кричала она громче, чем стонали люди за стеной, по крайне мере это их вырвало из их привычного занятия и заставило влететь в комнату детей. Чаннел тогда вскочила с кровати и все тыкала пальцем в Спиди, на котором она и узрела таракана, вернее не совсем узрела, а скорее нащупала, когда в который раз ее ладонь оказалось на его груди, а на его груди, в свою очередь, в этот момент ползала мелкая тварь, которая, вероятно, тоже была ошеломлена всей этой неприятной ситуацией. Она почти сказала спасибо недобрату за то, что он оказался смелее ее, хотя, когда она узнала его получше, то поняла, что, возможно, смерть животных для него не такое уж и большее дело, почти будничное, так что никаким подвигом, которым ей это показалось на первый взгляд, это квалифицировать было нельзя.

— Сам ты тупица, — уж она то куда умнее его, а о всякой хрени вроде превращения животных в чучело знают только такие придурки как он, — Возвращать к жизни? Сомнительная жизнь с сеном в заднице, -  она помнит как тот возился с сеном во дворе, она думает, что именно для этого, — Ты бы сам хотел возвращаться к такой позорной жизни? Такие как ты ведь не пытаются «возвращать» людей к жизни? — вот, потому она не тупица, а он да, потому что, даже, если чего-то не знает, то пытается об этом узнать. Правда сейчас это скорее беседа, в попытке разбавить тишину поселка, разбавляемую шумными ругательствами жителей где-то вдалеке и стонами их отцов, которые, к счастью, слышно все меньше по мере того, как они удаляются от своего сарая.

— Может он решил, что кот в качестве ингредиента для супа это не лучший вариант? — потому что, вроде как, после того случая отец говорил ей, что у Спиди какие-то странные вкусовые предпочтения, а она тогда и не поняла о чем речь, потому что считает, что там все странно, а не только со вкусом, -  Или подумал, что ты варишь нашего Сэма?, — кота отец уж точно начал держать ближе к себе, вон и сейчас тот высиживает на окне мужчин, видимо, пытается найти что-то отвлекающее, в простирающихся полях, которым, впрочем, не заглушить происходящее.

Венди хочет кинуть ему, что ничего она отцу говорить не будет, пусть сам со своими проблемами разбирается, ей достаточно того, что приходится проживать в комнатным воскрешателем. Если кто-нибудь в школе узнает об этом, ей вовек не оттереться от этой грязи, стоит только сове почить от старости, ее же тут же начнут доставать на предмет того, когда тот, кого ей велят называть братом изнасилует птицу в задницу. Она уверена, что ее представление о процессе создания чучела примерно такое же, как у всех остальных. Но вовсе не уверена в том, что делать, когда в ночи слышишь звуки приближающихся колес. Хорошего от этого ждать не приходилось, тут либо взрослый, который схватит тебя за руку и попытается сдать родителям, либо взрослый, который возьмет тебя за руку и, Мерлин знает, что будет дальше. Тем не менее Венди пытается вырвать руку, когда Спиди ее тянет на себя, потому что нехрена не видно, а местность здесь не то, чтобы располагает, чтобы переть туда, где ничего не видно. Но тот оказывается сильнее, она чувствует, как руки покалывается высокой, колючей травой, или тем, что она не может идентифицировать. Это что-то и в рот лезет, а тапочек становится тяжелым, потому что промокает, а следом она чувствует как ноги касается какая-то склизкая хрень, потому вскрикивает. Хватает руками Спиди, даже не разбирая куда попадает, она чувствует что вот-вот упадет и тянет его за собой.

— Это змея, это была змея! Посвети сюда! — это похоже на болото, и она пытается встать, но ладони соскальзывают, потому что и дно какое-то скользкое. Она совсем забывает, что к ним кто-то приближался, зато этот кто-то все помнит. Светит на них своим небольшим фонариком, поправляет фуражку, смотрит недовольно.

— Чем это вы тут занимаетесь, малышня? — Венди успевает забраться на парня, в попытке выбраться из болота, так что выглядит все это еще более сомнительно, чем прогуливающиеся подростки в ночи. Полицейские отодвигает рукав, чтобы взглянуть на свои часы, — Вашим родителям будет полезно узнать, что в час ночи вы находитесь не в своих кроватях, — которая вообще-то одна общая, — А кувыркаетесь в болоте, — Чаннел эти намеки как-то не очень нравятся, она успевает пересечься взглядом со Спиди, скривить рожу, думая о том, о чем подумал это полицейский.

— Нам надо бежать? — говорит шёпотом, чтобы слышал только Пейдж.

Зачем вдаваться в категорирования мудачества, если можно не вдаваться? Венди считает, что то тело, которое делит с ней одну комнату, могло бы иметь довольно много названий помимо живодера, лучше идентифицирующее его личность, но ей хватало и того, что он обычный мудак из семейства мудозвонов. Она вообще думает, что это скорее Спиди себе в ботинки и ссыт через штанину, когда слишком задумывается, потому что такие как он, едва ли, могут совмещать попытку в мысли и такое сложное мероприятие, как вытаскивание своего члена из штанов. Не зря же она пару раз его заставала с мокрыми штанами, считая, что это по любому как-то связано с мочеиспусканием, не смотря на то, что тот довольно часто занимался всякими штуками с водой.

Он ее пытается скинуть, а Венди и не против, но и против одновременно, потому что боится, что змея все еще где-то поблизости, да и в болоте кувыркаться не очень приятно. Несмотря  на то, что каждую ночь на каникулах им приходится проводить в одной кровати, все же восседать на Спиди, кажется, чем-то по меньшей мере мерзким, по большей неправильным. Это она просто не знает как однажды во сне перекатывалась по всей кровати, думая, пока ей снилось, что она бревно, бревно побывало и на соседе по комнате, прежде, чем встретиться с жестокой реальностью в виде твердого пола. Что удивительно, Венди даже не проснулась, хотя на утро у нее было много вопросов, почему так болит лицо и какого хуя Спиди скинул ее на пол. Вот и сейчас он пытается делать что-то похожее, а она цепляется ладонями за его плечи мертвый хваткой, боясь пресмыкающихся вокруг, того то они может примут за своего или наоборот сожрут за все его греховные занятия с их сородичами. Правда она еще не видела, чтобы тот что-то делал со змеями, может просто увариваются целиком и эксперименты не удаются...   

— Когда мы вернемся домой, я точно изнасилую тебя книгой по ебальнику, — если бы она хотела его изнасиловать, то, вероятно, стоило бы показаться в больницу. Если кого и насиловать, то уж точно не его, ей вот нравятся блондины, а еще умные, а еще с каким-то подобие на добрые намерения, а этот только и может, что толкать ее в болото, да с животными развлекаться. Кто знает, может спустя годы, Спиди вообще начнет с ними развлекаться еще теснее и, тогда, она заглянув в гости с отцам, а парень, очевидно, до скончание веков будет жить с родителями, обнаружит того верхом на какой-нибудь свинюшке, которая, неспособна излагаться на матерном языке, будет визжать из своих последних сил.

Придурок. Он даже встать ей не помогает, еще один минус в копилку минусов патлатого подростка. Ей приходится загребать руками склизкую жижу, пару раз поскользнуться, чтобы снова подняться. Отец говорит, что в жизни падаешь чаще, чем встаешь, и сейчас до нее начинает доходить смысл сказанного, олицетворенного вот этим сранным болотом. А когда она поднимается Спиди уже во всю строит из себя мужика из боевиков, размахивая фонарем и кулаками. Его летящий кулак она даже порывается остановить, хватая парня за другую руку, пытаясь оттащить его, но он оказывается сильнее, из-за чего в девочке только больше разгорается желание поскорее вырасти и иметь возможность пользоваться палочкой вот в таких вот моментах. В морду она, может, дать и может, но предотвратить что-то аналогичное оказывается куда сложнее.

— И дальше что? — она смотрит на Спиди, забравшегося велосипед, на двоих полицейских, которые уже достают свои дубинки, на второй велосипед, снова на Спиди, — Нет, — отрицательно мотает головой, хотя уже и хватается за руль второго железного коня. Все это происходит слишком быстро, слишком тупо, — Я не умею, я же разобьюсь, — но дубинки у мужчин пугают даже больше, особенно, когда защищаться нечем, а два раза уложить двоих Спиди явно не сумеет, теперь те настроены куда агрессивнее, ругательства выкрикивают, угрожают засадить на пару суток. Она все же решается забраться на велосипед, даже удерживает равновесие ровно две секунды, но падает даже раньше, чем Спиди хватают за шкирку и скидывают на землю, дают тому по спине дубинкой.

Тот полицейский, которому, кажется, выбили зуб, что-то говорит в аппарат похожий на телефон, он еще и шипит как-то неприятно. Говорит, чтобы подъехали другие, потому что у них тут два хулигана. Венди и хочется тех разуверить в этом, но после того, что выкинул Спиди, вероятно, им уже никто не поверит. И что им теперь делать.

— Вы нас куда-то повезете? — она пытается выглядеть в этой ситуации адекватнее своего недобрата. Но с лицом, измазанным в грязи это получается не так уж успешно, — Вам лучше его не трогать, у него очень заразная болезнь — зайчанка. У него руки дергаются, и глаз стеклянный. Раньше был обычный, потом выпал из-за болезни, — это все, что она может придумать на ходу, совершенно не зная какие там болезни в ходу у магглов. В конец концов бывают же самые разные болезни, Венди читала в книге, что ежедневно появляется что-то новое, поэтому и лекарям все время приходится учиться чем-то новому.

Многое из того, что умел Спиди для Венди же было совершенно не постижимо, хотя она быстро училась, по крайне мере ей так казалось. Вот вначале их проживания с Пейджами под одной крышей, она, например, совершенно не понимала, что это за зверь такой кухонный комбайн, не говоря уже о том, что она в принципе не понимает зачем что-то перемалывать в труху. Пюре для — тот вид консистенции продукта, которые, если кто-то и должен употреблять, то кто-то очень беззубый или то, кто не способен глотать куски, например из пес, который умер пару лет назад и, в которого еду приходилось буквально вливать. Отец тогда говорил, что это хорошая школа жизни для Венди, а еще хорошая тренировка для того, кому спустя много лет придет подобным образом ухаживать за своих стариком. Чаннел хочется надеется, что такого никогда не случится, что отец проживет много-много лет и пузыри ни из каким мест пускать не будет.

Про участок она только слышала, видеть еще не приходилось, ибо у волшебников то были свои, так называемые участки и знакомиться с магловскими было не к чему. Вот и сейчас как-то не особо хотелось, они же не для того покинули свой участок, на котором сейчас проходит концерт стонущих мужиков, чтобы попасть на другой еще менее комфортабельный участок. Кажется, отец Спиди говорил, что там и бить людей могут дубинками, и сомнений нет, что так оно и будет, Спиди вон одной такой уже прилетело.

— Нам вообще-то пятнадцать, — может отрицание слов полицейских им как-то поможет. Не просто же так задают вопрос о возрасте, именно о шестнадцати, Венди, как умная девочка знает, что детали бывают очень важны. А вот в том, что Спиди знает хоть что-нибудь, в чем его и пытаются уличить те самые представители закона, она совсем не уверена. Ей казалось, что вообще всех людей бить не стоит, но, может, у магглов это правило распространяется только на полицейских, — Мы так больше не будем. Отпустите нас, пожалуйста, — ничего кроме банальных фраз ей не ум не приходит. Она еще к словам прибавляет жалобный вид, пытается выдавить из глаз слезы, но это оказывается не такой уж простой задачей. Но мужчина уже переключается на Спиди.

Венди наблюдает за всем этим спектаклем, не зная, что лучше делать смеятся, потому что трясущийся Спиди выглядел довольно комично  или как-то помогать ему в его затеи. Только его затею она не понимает, она вообще уже смирилась с тем, что их куда-то там повезут, а вспоминать прошлое в Лютном ей совсем не хочется, даже когда менее пострадавший полицейские встает к ней спиной. Нет, она не станет нарушать закон, это ведь закон такой не бить полицейских? Она вообще аврором стать хочет, поэтому это, получается, почти ее коллеги, только магглы.

— Ну, в последний раз он еще обделался, — а вот врать ей никто не мешает, может, тот побрезгует и лишний раз не станет касаться Спиди. Но тот касается, как и Дилан касается ногой его лица, во всех этих касаниях победителям выходит тот, что весь измазан в слюнях, то есть счет ведет слабоумие и отвага. Венди же реагирует не так быстро, она смотрит как полицейский хватается за сломанный нос, кричит в их сторону какие-то ругательства, переводит взгляд на Спиди, вид, у которого и обычно достаточно хуевый, а сейчас еще и максимально мерзкий.

— Простите, — успевает она кинуть, прежде, чем ее хватают за ворот и тянут в еще большую неизвестность, чем болото, — Зачем ты его ударил? Участок это настолько плохо? — ей переходится делать передышки между словами, пока они бегут, пока под ноги попадаются неопознанные предметы, она даже думать не хочет, что это может быть. Ей вообще жутко страшно из-за того, что она не понимает где они, из-за того, что есть вероятность, снова провалиться в какое-нибудь болото. А если она будет глубже? Венди и плаванье не особо то совместимые понятия, особенно в темноте, в которой тебя может кто-нибудь схватить за ногу и утащить на дно. Но пока она только теряет один тапочек, даже странно, что ее голая пятка еще не нашла свой острый камень или какой-нибудь осколок, но это вопрос времени, — Это плохо. Это все очень дурно пахнет, — фигурально выражаясь. Потому что там, где они остановились пахло вполне сносно, еловыми ветками и смолой, а еще немного страхом. Венди дышит тяжело, ищет в воздухе туловище Спиди, чтобы схватиться за него, потому что потеряться здесь жутковато, — Где там твой фонарь? — она надеется, что он догадался его прихватить, потому что она нет, — А, если...— Венди хочет поделиться своими переживаниями насчет того, что полицейские могут вернуться на место завтра, будут искать их по местности и им все равно настанет пиздец, но ее прерывает рев какого-то животного, — Это что? Спиди, это похоже на лося. Ты должен знать их язык, — сейчас бы пошутить еще, но лучше, конечно бежать, только куда, если непонятно откуда идет звук, — Мы что сбежали от полицейских, чтобы нас сожрал лось? Они жрут людей? — она пихает его в дерево, — Давай залезай, чего стоишь, — только вот ветки слишком далеко, но ей хочется верить, что они все же справятся, — Или меня подсади, — а рев все усиливается, так что Чаннел все больше вцепляется в парня, чуть ли не вскарабкивается на него.

«Азкабан на минималках» — это довольно яркое обозначение для того, чтобы запустить фантазию во всех возможных направлениях. Значит ли это, что там тоже сосут, но не душу, а что-то менее травматичное? Например, какую-нибудь шею. Венди видела, как у некоторых ее знакомых на шее покоились красноватые следы, которыми их одарили, по их словам, парни. Если сосание может привести к такому эффекту, вероятно, пососи немного подольше и можно и до вены добраться, тогда ничем хорошим это не закончится. А может там все заполнено комарами, примерно такими, которые и сейчас жужжат над ее ухом, если запустись человека в кучу, состоящую из этих насекомых, то, вероятно, будет не очень-то приятно. Такое и с ума свести может, Чаннел, например, думала, что она близка к чему-то такому, когда не могла нормально спать две ночи подряд, из-за того, что ее то кусали и приходилось яростно чесать место укуса, то насиловали ухо своим жужжанием, то чесался Спиди. Забавно было на утро, когда они обнаружили лица, покрытые укусами, Венди тогда пыталась это чем-то замазать, а Пейдж что-то там подвякивал, мол все равно не поможет, так как прыщи с лица она все равно убрать не сможет.

— Порой я забываю, что ты кретин, Пейдж, — учитывая ту вариацию магловского хип-хопа, которую тот исполнял перед полицейскими, ей кажется, что ему ничего не стоило и фонарь прихватить, а теперь им приходится наощупь разбираться в том, как спастись от бешенного лося, — А это не ты уснул лицом на чудовищной книге о чудищах, а потом кричал как девчонка, потому что она приняла твое лицо за десерт? — на самом деле в таком ключе они бы могли довольно много, хотя каждый раз Венди удивлялась тому, что известно Спиди. Ее бесило, что в Хогвартсе слухи мгновенно становятся достоянием общественности, даже, если они вообще не имеют ничего общего с правдой. Вот и птица та не срала ей на плечо, правда срала на голову, но лучше уж так, как говорит Спиди, исправлять она его не станет.

Она делает вид, что не замечает как на нем растягивается футболка, как на плече образовывается дыра от ее пальца, если что потом скажет, что тот зацепился за ветку. Тем более, что вот ветки и сами лезут туда куда и не стоило бы, стоит ей только расположиться на той, что способна выдержать их вес. Венди тянет руку Спиди, чтобы помочь забраться вслед за ней, то тот сегодня слишком самостоятельный и хватается за ее ногу, из-за чего приходится обхватить руками ствол дерева, разодрать ладони в некоторых местах, потому что удержаться слишком сложно. Она пихает его ладонью в бок, смотрит недовольно, хотя едва ли тот может разглядеть в ее лице эту яркую эмоцию, он же фонарь не захватил.

— Интересно откуда ты об это знаешь, — скептично выплевывает Чаннел, — Опять по этому своему телевизору смотрел порнуху? Только теперь не человеческую, а лосиную? — потому что скорее бы он что-то такое смотрел, чем читал. За книгами Венди его застает слишком редко, за газетами вообще-то тоже, а, может, просто этим моменты не особенно то и отпечатываются у нее в памяти, потому что девушка предпочитает считать, что парень слишком туп для чего-то такого, — Пока он не уйдет. У тебя, что другие варианты? Или лишняя рука? — она всматривается в темноту под ногами, там различается какое-то движения, лось решительно выступает на дерево, под копытами то и дело хрустят сухие ветки. Венди же забыв о том, что за что-то нужно держаться, чтобы не упасть, пока взбесившееся животное пытается их стрясти, как какие-нибудь созревшие ягоды с куста, хватается за руку Спиди, которую едва ли можно считать хорошим вариантом в данной ситуации. Познает она это слишком быстро, когда звучит выстрел, когда чувствует, что ее куда-то утягивает спиной вниз. Она только и может, что хватать руками воздух, в попытке схватиться за дерево, ветки которого стремительно удаляются, а земля наоборот стремительно приближается.

А уже в следующую секунду, она щупает руками землю, пытаясь осознать произошедшее, пытаясь осознать, что свалившись с высоты той ветки, которая находится примерно в трех метрах от земли, она ничего себе не сломала. Только дышать тяжело, толи из-за страха, толи из-за того, что весь воздух из легких выбило при столкновении. Все же ладонями она нащупывает не землю, не сухие ветки, по которым ступал лось, а Спиди, который немного мягче этого самой земли.

— Ты жив? — она снова оглядывает ту высоту, с которой они грохнулись, дышит отрывисто, — Надеюсь, что так, потому что лечить я не умею. Воскрешать тем более, — незнакомый голос ее отвлекает, она поднимает глаза и не понимает , что за хрень перед собой видит. Только, когда мужчина наводит свой фонарь на них, Венди понимает, что нужно смотреть выше, а не на огромное пузо человеко, которое легко могло бы потягаться с какой-нибудь женщиной на девятом месяце беременности, — Разве похоже, что нам весело? — два подростка, перемазанные в грязи, один из которых понес потери всех тапочек на своих ногах (понять бы, когда это произошло), а второй, к тому же, весь измазанной в собственной слюне.

Венди уже поднимается, когда мужчину насаживают на рога, как какой-то шашлык. Она вскрикивает в ужасе, смерть волшебников она видела, но ведь не такую кровожадную, какая-нибудь авада кедавра за то, что долг не был отдан вовремя, а вот с рогами это уже слишком. Она спотыкается о корень дерева, который совершенно не к месту выступает из-за земли, отползает назад, помогает и Спиди отползти, а лось все трясет мужчину за своих рогах-убийцах, бьется ими о дерево, видимо пытаясь скинуть свою жертву, потому что она тянет его голову к земле. Пользуясь тем, что животное занято этим увлекательным занятием, Венди делает рывок в сторону ружья, которое охотнику уже явно не пригодится, правда она не уверена в том, что и им оно особенно пригодится, потому что едва ли она умеет им пользоваться. Но делать нечего, Венди располагает руки на оружие, так как видела это в тех фильмах, где люди стреляли в друг друга из чего-то похожего, там все выглядело не сложно, а после попадания жертвы сразу умирали. Смотрит внимательно в прицел, прижимая его вплотную к глазу, будто в этой темноте есть возможность нормально прицелится, а когда надавливает на спусковой крючок, снова вскрикивает, как и лось. Только лось все же кричит громче, больше воет, Венди все же попадает животному в грудину, из которой теперь сочится кровь. Себя же она тоже не обделяет, чувствует как правый глаз ничего не видит, как по той стороне лица расходится тупая боль. Но больше ей все же страшно чем больно.

— Черт, Спиди, посмотри! Я выбила себе глаз? Как больно... — лось все ревет, бьется о близлежащие деревья, вместе с тем бьет и уже труп на своих рогах, — Я попала в него? Почему он все еще орет? Или это орет тот мужик? Папа убьет меня, если я останусь без глаза, — она боится прикоснуться к месту столкновения с ружьем, боится что на том месте слишком мокро, а значит ее глаз вытек, — В фильмах же так и делают. Почему у них все получается?

Перед глазами или уже только перед одним глазом успевает пронестись вся жизнь одноглазого человека, когда Спиди говорит, что она выбила глаз. В такой нервной атмосфере она не способна увидеть за этим никаких таких шуток, сейчас вообще не время для шуток, потому что ей чертовски больно. Где-то там на квиддиче в школе, она уже не сможет смотреть в бинокль здорового человека, вернее смотреть то сможет, только смысл будет только в половине оного. А что делать с боковым зрением, которое теперь будет работать только в полсела? Как, еще не успев заснуть, превентивно закидывать руку на лицо Спиди, когда то самое боковое зрение дает возможность заметить, что в ее сторону совершается бросок не кобры, но чужой руки. В конце концов, как читать книги только с одним глазом? Это она теперь будет читать медленнее всех что ли? Медленнее Пейджа?

— Ты идиот, — вскрикивает Венди, когда тот тыкает ей пальцем в глаз, толи от боли, толи от обиды, что он над ней насмехается. Она бы и дала ему сдачи, но в темноте слишком сложно ориентироваться, да и не таким уж плохим отмщением было то, что парень уронил себе на ногу ружье. От лося они и то меньше пострадали, чем от неодушевленного предмета, после сегодняшней ночи магглы будут казаться намного опаснее, чем Венди думала ранее. Ее хотя бы успокаивает то, что лось, вроде как, наконец, успокоился, или откинулся, она не уверенна, потому что все еще слышит его грозное сопение, хотя не исключено, что ей это кажется. В лесу слишком много сторонних звуков, которые начинаешь принимать за что-то знакомое. Вот и белка проносится где-то на верхах деревьев, а Венди, кажется, что сейчас кто-то снова начнет выть и пытаться их убить.

Потому она вздрагивает, когда Спиди хватает ее за локоть и снова куда-то тащит. Возможно, им стоило задержаться на пару минут, прийти немного в себя, с другой стороны, где были гарантии, что где-то рядом не ходит еще один обезумевший лось, готовый насадить кого-то на рога. Она вообще не понимает в какую сторону нужно идти, ориентирование в лесу не входило в ее зону интересов, как, впрочем, и вынужденных навыков. Теперь, вероятно, она об этом задумается. Как задумается и о том, чтобы не брать в руки магловское оружие, что, впрочем, не относится к дубинкам или бейсбольным битам, которыми, судя по тем же фильмам из телевизора, некоторые используют, чтобы бить других «некоторых». Сейчас хочется Спиди врезать дубинкой, за его тупые решения, вроде фонаря в лице полицейского, в участке по крайне мере, она уверена, нет никаких диких животных. Хотя, если бы их туда посадили, один бы там все же был, и им бы была не Венди.

— Ты хоть знаешь куда мы идем? — варианта у Венди оставалось всего два: либо он знал и пни, с которыми они поцеловались головами и был их конечный пункт, либо не знал и тогда ее мнение о том, что он тот еще придурок лишь подтверждалось.

На утро выводы выветриваются, первая мысль, которая попадает ей в голову — это мысль о том, почему кровать вдруг стала такой твердой. Вторая мысль — это какого хуя Спиди там что-то опять бормочет и мешает ей спать. Она в ответ дергает ногой, пытаясь попасть в Пейджа, но не выходит. Может она снова его скинула на пол? Она шарит ладонями по земле, на ощупь она сырая, а еще на ощупь, она вся в ветках. Венди с трудом приоткрывает глаза, вернее один глаза, но смотрит она явно не на потолок, а на небо, скрытое за широкими ветвями высоких деревьев.

— Что за хуйня? Где мы? Нахрена ты меня сюда притащил? — другие варианты она пока не рассматривает, раз здесь есть Спиди и есть она, то первый явно в это замешан. Может, опять взбесился из-за ее волос на его подушке и решил так отомстить. Но ведь он не настолько отбитый? Или настолько? На моменте метаний между сложным вопросом о уровне отбитости своего сожителя, воспоминания понемногу начинают настигать своего владельца. Венди, загребая ладонями землю, приподнимается, превозмогая головную боль вперемешку с болью в глазу, — Сейчас утро, — заключает она, как будто Спиди этого сам не видит, — Сейчас утро! Пиздец, нам надо домой, — Венди хватает парня за руку, на которой покоятся часы, смотрит на циферблат, пытаясь разобрать сейчас еще слишком рано или уже поздно, чтобы попытаться избежать фатальных проблем с отцами. Она облокачивается на пень, который оказался куда проворнее лося и поймал ее, встает, но все же горбится, потому что тело тянет к земле. Визжит, когда обнаруживает муравьёв, ползущих по ее ноге, перепрыгивает с ноги на ногу, чтобы те не успели на нее забраться. Мерлин, знает, где еще эти муравьи побывали. Теперь она и про всю грязь на себе вспоминает, когда облизывает пересохшие губы, а они на вкус как грязь, очень грязная грязь, — Нам надо отмыться. Ты выглядишь как кусок дерьма, — причем вполне себе настоящий, не то, чтобы она пытается оскорбить Спиди.

Сейчас, когда лес озаряет свет, Венди замечает их дом, который был не так уж далеко, как им казалось в ночи. Им всего ничего нужно было пройти, от этого даже обидно. А еще как-то печально за мужика и лося, от которых далеко убежать им так и не удалось. Вокруг них уже начали летать мухи, потому стоило скорее ретироваться с места преступления, пусть и преступления лося против человека. Они ковыляют к дому как можно скорее, насколько позволяет их физическая форма, но уже у дома Венди понимает, что таз заперт в сарае, в том сарае, который не был их домом, но в котором хранились всякие принадлежности для жизнедеятельности. А, чтобы открыть сарай, пришлось бы разбудить отцов, чтобы те сказали, где находятся те самые ключи.

— Черт, — она стоит, склонив голову, какое-то время, не сдается, думает, как им все-таки отмыться от всего, что на них было, — Идем, — Венди вспоминает, что отец рассказывал, что совсем рядом есть озеро, в котором он порой ловит рыбу. Если в озере можно ловить рыбу, значит можно и купаться, так как рыба не должна водиться там, где грязно. По крайне мере ей это кажется логичным.

Они около пятнадцати минут блуждают в соседней местности, пока наконец, не натыкаются на воду, очень похожую на озеро. Выглядит оно весьма живописно, заключенное меж горсти разнообразных деревьев, с кувшинками у берегов, с квакающими лягушками, звук от которых довольно быстро сливается в одно. Венди, недолго думая, начинает раздеваться, совершенно забыв, о том, что рядом стоит парень. Видимо, сказывается удар головой об пень. Останавливается только тогда, когда приходит очередь стянуть футболку, за которой более ничего и нет.

— Отвернись, — громко заявит она, прежде чем спрыгнуть с помоста в ледяную воду, которая явно не была предусмотрена для купаний сегодняшним утром. Венди смотрит на Спиди из воды, трет ладонями свое грязное лицо, — Ну? Давай скорее, у нас мало времени.