Вероятно, через годы Пруэтт будет вспоминать этот год как лучший год в своей жизни: квиддич, подготовка к экзаменам, чтобы в следующем году поступить на стажировку в аврорат, девушка, которую он любит до беспамятства. Казалось бы, чего желать еще, но стремлений ему не занимать, потому в квиддиче он пытается быть лучшем, зарывается в книги даже слишком старательно, так что порой забывает про менее важные вещи в своей жизни, а, когда находится с Сири растворяется в ней без остатка, как, впрочем и она в нем. Хотя времени вместе они проводят не так, чтобы много, седьмой курс для отношений то еще испытание, но он оставляет ей любовные записки, передает цветы через подруг, которые предварительно нарывает у озера. Они ему кажутся красивыми, простыми, но красивыми, как Олливандер, на которую он заглядывается, сидя на соседней парте, когда они поначалу делают вид, что все это не так уж серьезно, что поиграются и снова станут дружить. Но Фаб в свои семнадцать убежден в том, что это навсегда, он уверен в том, что именно эта девушка будет его женой спустя годы, может быть, лет через пять, когда каждый из них остепенится, до конца определится со своим будущим. Конечно, сложно будет видеться, когда Пруэтт будет полностью погружен в аврорские проблемы, а она будет разъезжать со своей командой по матчам, но все это такие мелочи. Мир, кажется, проще, когда перед тобой столько возможностей, когда все еще только впереди.

Он огибает уже пятую башню, виляет из стороны в сторону, чтобы не выпустить снитч из вида, с трудом удерживается на метле, когда в него запускают бладжер. В следующие мгновение приходится исполнять, почти что, сальто в небе, кто-то на трибунах ему хлопает, Фаб улыбается. Пока снитч летит по прямой, вытирает со лба пот рукавом, потом резко пикирует вниз, шум воздуха, который он разрывает полетом, мешает расслышать, что его зовут. Еще пару стремительных рывков вниз, снова вверх, другой голос звучит четче, не зря Кэва так часто вызывают читать доклады, возможно тому стоит задуматься о том, чтобы комментировать матчи, правда охотник он все же слишком хороший, вероятно, капитан команды скорее отобьет ему почки, чем отпустит вести что-то, а не играть вместе с ними.

Фаб спускается ниже, смотрит вопросительно на сокомандника, замечает Сири, на которую ту указывает. Они ведь договаривались встретиться сегодня вечером в ванне старост, странно видеть ее здесь. Он спрыгивает с метлы, все еще держа ее в руках, надеясь, что вопрос будет быстрый, а дальше они продолжат тренировку. Кто как не Олливандер знает, как важна тренировка перед матчем, ей бы и самой тренироваться, учитывая, что матч будет между их факультетами.

- Поэтому у тебя и нет девушки, Кэв. Иди зажимай метлу. Занозу только не посади как в прошлый раз, - Фаб не устает при каждом удобном случае припоминать сокоманднику о том случае, когда тот выспрашивал всех нормально ли это, когда на члене красные пятна. Пружтт тогда предположил, что тот поимел метлу, с которой чуть не поцеловался на прошлом матче, тот, конечно, пытался отрицать причастность метлы к той самой красноте, но парни из команды быстро подхватили весь этот лейтмотив совокупления с предметом полетов, так что отделаться уже было слишком трудно.

В тени он не сразу замечает заплаканное лицо Сири, сначала, по обычаю, целует ее в губы, как и всегда. После вглядевшись, хмуриться, за все время, что он тесно с ней общается, Фаб всего пару раз видел, чтобы та плакала и то она даже ему этого старалась не показывать, а тут красный нос не пойми из-за чего. В голове сразу рождаются самые страшные версии, но он предпочитает сразу перейти к расспросам, чем нагонять на себя страха.

- Си, что случилось? - он прикладывает метлу к стене трибуны, сам же притягивает ее к себе, проводит ладонью по мягким волосам, - С твоими родителями все в порядке? С моими? Метла не сломалась? - это его последнее предположение, потому что, вероятно, если бы сломалась его метла прямо перед матчем, то есть вероятность, что и он бы мог расплакаться. Особенно после того, как другие члены команды попытались бы побить его ногами за этот неуместный промах, потому что, даже, если бы и удалось достать новую метлу, для того, чтобы к ней приноровиться требуется определенное время, которого перед матчем, очевидно нет.

Слова Сири будто повисают воздухе, тянуться, как резинка, которая через мгновение неизбежно ударит по лбу. Он замирает, не в силах сдвинуться с места, сломанная метла уже не кажется чем-то ужасным, такое из разряда будничным неурядиц, не идущих не в какое сравнение с услышанным. Фаб делает вдох, но гортань будто стала уже за последнюю минуту, кислород проникает в него через какие-то титанические усилия. Он и на ногах удерживается с трудом, кажется, земля становится куда менее надежным компаньоном, чем воздух, только что он летал и крепко держался в этом полете, а сейчас ни о какой крепости и речи не идет.

- Что? - он отпускает Сири из своих рук, смотрит на нее внимательно, надеется, что та скажет, что это шутка или что-то вроде, -Ты серьезно? - как будто Фаб знает как правильно реагировать на такие новости. Его никто не инструктировал по таким вопросам, если, конечно, не считать за инструктаж насмешки Гидеона, который хлопал брата по плечу, предупреждая, чтобы тот не обрюхатил какую-нибудь свою подружку. Пруэтт тогда еще посмеялся, что в Хогварсте это сделать не так уже просто, ведь за каждым углом какой-нибудь профессор, а где нет профессора - староста, на крайний случай какой-нибудь бдительный студент. Только вот, когда встречаешься со старостой, с запретами все немного легче, можно встречаться в ванной старост, запретных секциях, а иногда даже в кабинетах, ключи от которых профессора доверяют тем самым старостам.

Фаб не знает куда себя деть, ходит из стороны в сторону, мотает головой, не желая верить в происходящее. Это должно быть шуткой, потому он время от времени поднимает голову на Сири, надеясь там увидеть улыбку, которая будет означать, что она его разыграла, но кроме слез там ничего не видит. Ему бы утешить ее, но мысли слишком спутаны, а он слишком напуган, и все о чем может думать, как это могло произойти, он ведь все делал правильно, по крайне мере ему так кажется. Сейчас слишком сложно упомнить каждый раз, когда они были вместе с Олливандер, особенно те разы, которые были так давно. Целых три месяца, голова идет кругом, он за нее хватается, хватается за волосы, приглаживая их к затылку, то те каждый раз возвращаются в свое прежнее состояние, полеты сделали непоколебимую укладку.

- Конечно, Си, а для точности, со всей вашей командой переспал, вдруг с тобой бы не получилось, - наверное, члены его команды тоже примкнут к этой версии, только вот такие методы не для него. Да и, вероятно, его и самого отстранят от и игры после таких новостей. Он даже подумывает, чтобы попросить Сири озвучить все это немного позже, после того как они сыграют матч, но сам же себя одергивает, смотря на лицо Сири, которая слишком разбита, - Извини. Мне жаль, что ты думаешь, что я способен на что-то подобное, - для таких целей хватило бы той самой сломанной метлы. Сейчас он поглядывает на свою, в желании взмыть в воздух и сбежать от этого разговора.

Он всматривается в ее живот, переводит взгляд на грудь и не замечает там каких-либо изменений. Беременных в совей жизни он видел не очень много, но все они привлекали внимание своими габаритами, так или иначе выдающимися. Кажется, на третьем месяце все должно быть хотя бы немного очевидным, его мама рассказывала, что, когда была беременна Гидеоном, то ее грудь едва не выпрыгивала из бюстгальтера еще в первые месяцы, а еще та уничтожала все видимые запасы желтых помидоров, которые выращивала свекровь. Вот Фабиан ничего необычного за своей девушкой все эти месяцы не замечал, правда и в отношениях он были примерно этот же срок и, возможно, он еще не успел выучить все ее повадки. Но в Пруэтте загорается надежда.

- Слушай, ты не выглядишь как беременная. Ты с чего это взяла? - он пытается натянуть на себя лицо человека, который знает, что говорит, но получается плохо, - Вот тебя тянет на какую-нибудь хрень? Мою маму тянуло. Грудь болит? - Миссис Пруэтт явно слишком много рассказывает своим детям про результаты отношений с отцом, но и совершенно мало о том, что касается какого-то полового воспитания. Эта участь коснулся Мистера Пруэтта, который просто показал сыновьям пару журналов с голыми женщинами, предупредил, что с ними нужно быть осторожными и был на этом таков. Так что все более глубокие знания приходилось добывать опытом друзей и своим личным.

На то, что это не смешно, Фабиан кивает, кивает с болезненной остервенелостью, потому что это не просто не смешно - это настоящая катастрофа, достойная катастроф, после которых, готов прыгнуть с обрыва. Он о таком пока не задумывается, в душе теплится надежда на то, что все же кто-то где-то ошибся, ошибся настолько фатально, что дал школьникам поверить в то, что их жизнь закончена. Примерно так Пруэтт это и видит, как законченную жизнь, как острие ножа, которое вошло в него насквозь, от такого не лечатся, и зелья уже не помогут, и заклинания, почти как авада кедавра. О ней нужно думать заранее, прежде, чем решишься произнести, потому что дальше пути назад не будет, только сожаления и попытки повернуть все вспять, только неизбежность, накрывающая волной за волной.

А что она ожидала от школьника, что, собственно, ожидал он? Кто-то говорил ему, что девушке никогда нельзя показаться неопытным, вот он и старался всеми силами таковым не казаться. Говорить вещи, о которых знает только опытный любовник, вещи, которые ему рассказывали друзья, старший брат, вещи, которые можно высмотреть в отцовских журналах, которые он прячет в дальнем ящике шкафа, но о котором знают все в доме. Он как павлин распушает свой хвост перед девушкой, которая нравится ему слишком сильно, настолько сильно, что он теряет голову. Но, если один ее теряет, другой должен взять штурвал корабля на себя, чтобы он не разлетелся в щепки о скалы, но Олливандер не оправдывает свое звание старосты. Очевидно, что-то такое ей и скажут преподаватели, родители. Он задумывается о том, что с ней будет и ему не по себе, не по себе от того, что он не знает, что с этим делать. Пруэтт, привыкший спешить на помощь, в данной ситуации не видит никаких путей для этой самой помощи, если это все правда, то нет никаких иных путей, кроме как становиться ему отцом, а ей матерью.

Ему вообще сложно думать, когда Сири плачет, сердце разрывается, а единственное, что хочется делать - это прижимать ее к себе, пока ее слезы не сделают из его плеча половую тряпку. Но все же он пытается, только придвигается ближе, чтобы стереть пальцами слезы с щек девушки, но то бесполезное занятие, как пытаться осушить океан с помощью ведра. Все теперь кажется каким-то бесполезным, неважным, в эту минуту он полностью разделяет ее страхи, грусть, и, даже, вину, которую он полностью готов взять на себя, по крайне мере сейчас, пока желание успокоить Олливандер, кажется, самой важной задачей на свете. Это он хотя бы может попытаться сделать.

- То есть это правда, - говорит себе под нос, когда речь заходит о больничном крыле. Не знает на чем концентрироваться на своих проблемах или проблемах Си, которые в действительности одна общая проблема. Ему бы спросить у кого-нибудь совета, как поступать в таких ситуациях, куда бежать, что делать, - Черт. Родителям? А моим? Ты давно узнала? - голова идет кругом, с отцом Сири он еще не знаком, но, очевидно, что любой отец дочери, едва ли, придёт в восторг от таких новостей, стоит только представить Мистера Пруэтта, если бы Молли сообщила что-то подобное. Он представляет это слишком живо, отец как-то обмолвился, что будет с тем, кто обидит его дочь и хорошего там было так мало, что Фаб и вовсе не заметил. По крайне мере, если его убьют все это сделает ситуацию немного проще, только вот он умирать не готов, не готов оставлять Си один на один с этим. Это. В три месяца, что собой представляют это "это"?

- Пойдем, - он берет ее за руку и тащит подальше от стадиона, к ближайшей скамейке в тени ветвистых деревьев. Сажает ее на нее, сам же садится на корточки напротив нее, - Если все это правда правда, - он запинается, понимая, что звучит это тупо, - То есть не то, чтобы я тебе не верю, - снова запинается, снова стирает пальцами ее слезы, - Ну и пусть разнесет, - хотя голос и дрожит, - А он у тебя сильный волшебник? - нервный смешок. Фаб гладит ее по коленям, стараясь этим и себя успокоить, вселить в себя уверенность, вложить эту уверенность в голос.

Это даже немного грустно то, что она думает сейчас о том, что он может ее бросить. Фаб вообще не представляет себе ситуации, в которой он бы решился бросить Олливандер, в сравнении с тем, чтобы потерять ее, даже беременность не кажется чем-то страшным. Когда ребята из команды говорят, что биться против команды, в которой играет твоя девушка это крайне провальная история, он говорит, что те нехрена не понимают, когда говорят, что рано или поздно им придется расстаться, Фаб лишь отрицательно кивает и отшучивается в ответ. Что ж, видимо, он нашел путь, в котором им не придется расставаться из-за квиддича, но кто сказал, что после этого сама Сигрид не захочет его бросить, например, через бедро.

- Си, за кого ты меня принимаешь? - ему бы сказать, что он не какой-то урод, он всего лишь парень, который плохо сдерживается, но оставляет это при себе, - Да и, если я с тобой расстанусь твои родители точно меня убьют, - он заправляет локон за ее ухо, старается говорить ласково, хотя и хочется бежать, побыть наедине с собой, переварить все это. Хотя с Сири ему всегда спокойно, Фаб сам не знает чего он сейчас хочет, что ему нужно, - Я с тобой не расстанусь, для этого недостаточно какого-то там ребенка, - не какого-то а их с Сири, но это ведь детали, - Все будет хорошо, главное же, что мы любим друг друга, - Пруэтт берет ее руку в свою, смотрит в глаза. Странно подумать, что слова, которые он хочет произнести не вызывают у него того страха, который вызывает беременность, - Выйдешь за меня? - и снова он не знает как все это правильно делать, но в текущей ситуации это кажется самым закономерным, что он может сделать. Ребенок же в браке должен рождаться? По крайне мере, так говорит Миссис Пруэтт.

Фаб лишь пожимает плечами, откуда ему знать, что там происходит с больными и врачами, вернее беременными и врачами. Вот, когда у него болел живот и мать привела его в Мунго, Фаб чувствовал себя чуть ли не преступником, над которым проводят допрос, к допросу временами еще и Миссис Пруэтт подключалась. Там было и про родственников, и про то, что он делал сегодня и вчера и неделей раньше, про то больно ли ему, когда в него жмут пальцем, больно ли ему, когда пальцем не жмут, может ли он попрыгать, а сколько ему лет, какое у него второе имя. Пару раз вопросы даже повторялись, а девятилетнему Фабу только и оставалось, что дергать мать за рукав, просить забрать его отсюда, потому что у него уже ничего совсем не болит. И это ведь был просто живот, а если в животе растет второй живот, то это ведь должно быть еще страшнее, еще серьезнее, потому что того внутри не опросить, если что, а значит двойная порция вопросов, вероятно, будет адресована носителю.

Если бы в данной ситуации можно было бы радоваться, то, пожалуй, поводом для этого было бы то, что Фабиан родился парнем, а не девушкой. Вот так вот один неверный шаг, и в тебе уже копошится результат подростковой любви. Не удивительно, что к Молли относятся куда более щепетильно, спрашивают, что за мальчик ей шлет письма, даже, если это все лишь приятель. Миссис Пруэтт в каждом лице мужского пола как будто видит опасность для своей дочери, забавно, что опасность подстерегает там, где ее совершенно не ждут. Он все думает, что ему за это будет, кто больнее его ударит его отец или отец Олливандер, кто сильнее будет кричать, кто сильнее будет высмаркиваться в платок из всех тех женщин, которым эта новость, как гром среди ясного неба. Хотя, вероятно, для любого, кто об этом узнает, новость в равной мере окажется шокирующей. Просто его друзья, например, обязательно найдут в этом повод для гоготания, еще бы - Фабиан, который не успел обуздать свой собственный снитч, а потом еще вдобавок поржут над тем, какой остроумный аналог подобрали к тому, что обычно называют членом.

- С переломанными ногами далеко не убежишь, - а экзамен на трасгрессию он сдать еще не успел, так что остается верить в то, что Мистел Олливандер все же пожалеет отца его будущего внука. С другой стороны не обязательно ломать обе ноги, одна - это, вроде, и не фатально, но и приятного в этом мало, - Помнишь я тебе рассказывал про знакомого Гидеона? - хотя там ситуация все же немного лучше, во-первых, приятель уже далеко не школьник, как, впрочем, и девушка, а, во-вторых, парень, по сути, сводный брат этой самой девушке, так что, вроде как, родственников или полу родственников калечить должно хотеться немного меньше. Или наоборот. Нет, лучше, чтобы наоборот, - Отец девушки засунул его ногу меж камнями, сказал, мол, раз не получилось вытащить из нее, теперь будешь вытаскивать отсюда. А, когда тот вытащил, тот сломал ему ногу, чтобы тот запомнил урок. Я правда не очень понял в чем урок, - в попытке заполнить эфир каким-то рассказом, он как-то немного забывает, что цель этого было отвлечь, а не напрячь еще больше, а по лицу Сири больше похоже на последнее. Фаб ей улыбается, снова гладит по коленям.

- Си, - мягко проводит ладонью по ее щеке, - Если бы я решил с тобой расстаться, я бы был конченным придурком, - а ему и так достаточно того, что он конченный идиот, который сначала запихнул в свою девушку ребенка, а потом начал рассказывать о том, что ему могут сломать ноги. Вероятно, каждая беременная девушка хочет услышать именно это, еще и облегченно вздохнуть, узнав, что ее осеменитель получил по заслугам.

Он и сам до конца не понимает, что думает насчет своего предложения, слова вырываются быстрее, чем он успевает об этом подумать. Это уже какая-то нездоровая тенденция, нужно завязывать. И пока девушка мнется, задает вопросы, на которые он лишь радостно кивает, потому что не позволяет отразить на своем лице панику. Сейчас он выдает ту версию себя, которая чуть ли не воодушевлена, почти что наркотически, до конца натурально выражать фальшивые эмоции не получается, но он старается изо всех сил, ради Сигрид. Думает, что, если утешит ее, заверит в лучшем, то и себя в конце концов уверит, отец говорит, что всегда нужно прыгать выше головы, кажется, Фаб даже перевыполнил этот план, прыгнув через сотню голов сразу куда-то в обрыв. Но, если падать с Олливандер, то должно быть не так страшно, она ведь тоже его всегда подбадривает. Когда он думает, что не сдаст очередной экзамен, когда не уверен в том, что выбирает правильную тактику на поле квиддича, когда сомневается в том, что у него получится стать аврором. Но все это, конечно, не идет не в какой сравнение с беременной студенткой, но он сможет, он постарается.

- Конечно, обещаю, - иных вариантов ответа и нет, вероятно, Сири заранее знает этот ответ, так как успела неплохо узнать Пруэтта. Он и вправду обещает, не знает до конца как, но уверен, что все там дальше наладится, а он больше не будет совершать таких ошибок. Фаб приподнимается, целует ее в губы, старается выглядеть радостным тому, что теперь статус его девушки меняется уже второй раз за день, сначала будущая мать его ребенка, теперь еще и невеста,  - Ты что-нибудь чувствуешь? - он пробует сконцентрироваться на ощущениях касания живота Сири, поверить до конца в то, что там внутри что-то есть, помимо печени, желудка, селезенки...Присаживается рядом с ней, шурша формой команды, кажется, что что-то должно произойти, но ощущается лишь то как живот двигается из-за дыхания. На мгновение он даже разочаровывается, на мгновение все это не кажется ненормальным. Вот бы оно так и было, - Каково это? - ему на самом деле интересно, в конце концов до этого момента с беременными он особенно не взаимодействовал, наверное, ему нужно лучше знать, что с ней происходит. Как-то больше помогать, заботится, но с чего именно начать не знает.

Матч, он снова вспоминает о квиддиче. И что теперь с ними будет как с игроками? Кажется летать с пузом на перевес не очень-то безопасно, хотелось бы на всей этой ноте закончить все небезопасные вещи. А что, если и его лишат этой привилегии за его неосмотрительность, пока он даже не может представить уровень наказания за все это, хотя все же может, вероятно, его просто исключат, так что никакого ему квиддича, аврорства и всего того, о чем они мечтали.

- Не знаю, - задумывается, потому что с одной стороны что будет от последнего раза, с другой стороны, что он вообще знает то, - А тебе это можно? Давай спросим у Миссис Джонс? Вдруг у беременных центр тяжести сразу смещается,- пауза, - Я то, конечно, не против, - по крайне мере, если что игру ей запретит не он, а лекарь, хоть эту вину с себя можно будет сбросить