|
Говорят, что плохое вспоминать легче, чем хорошее, но некоторое плохое просто прорастает в тебе, даже, если ты его не помнишь, подобно пшенице, которая тянется к небу, солнцу. Вероятно, это сравнение уместно и для Вэнди Чаннел, которая пусть и не помнит всего того, что было в ее жизни до определенного момента, но оно неизменно оставило в ней жирный отпечаток, который являет собой также и своеобразный толчок по направлению к свету или, если воспринимать свет как противопоставление тьме, то толчок в противоположную сторону.
Она не помнит, как прижималась ладошками к запотевшему стеклу в маленькой комнатке в Лютном, которую у них вот-вот должны были отнять. О том, что ее должны отнять, она, конечно, не знала, такое не входит в зону интересов пятилетних детей. Но ей все же было интересно, почему там внизу какой-то мужчина бьет ее мать ногами по животу, это казалось не очень веселой игрой, эти свои домыслы она подтвердила, когда попыталась играть во что-то похожее с детьми на улице. Другие игры все же были веселыми: набрать в рот как можно больше камней, после чего попытаться плюнуть хотя бы одним в глаз избранного друга; запихать палку в замок какого-нибудь магазинчика, пока продавец отошел на секунду, наблюдать как тот, матерясь, пытается войти внутрь, потому что палочка осталась внутри; бросаться из окон дерьмом на проходящих, уворачиваться, когда оно прилетает в ответ. Но веселье слишком часто сменялось чем-то противоположным, пока не сменилось новостью о том, что Вэнди нужно погостить у Мистера Чаннела, который живет этажом ниже.
Мать и до этого часто оставляла дочь с соседями, один раз даже попросила прохожего посторожить ее пять минут, а вернулась примерно через час. Это казалось привычным, почти нормальным, другой жизни девочка и не знала. Узнала только тогда, когда та не вернулась и через день, и через неделю, и через месяц, а Мистер Чаннел все говорил, что мама уже в пути, вот-вот войдет в дверь. Но в дверь стучали только незнакомые люди, а Вэнди только злилась, потому что понимала, что ее бросили, но не понимала почему, она зациклилась на этой проблеме. Ей и так всегда было обидно, что у всех ее друзей есть отцы, а у нее нет, но мать ее утешала, говорила, что такого отца, каким он был, ей и не нужно, что им гораздо лучше вдвоем. А оказалось, что и вдвоем им не очень.
Ей пришлось впустить Чаннела в свою жизнь, мужчина был к ней добр, куда добрее, чем ее родная мать. Он читал ей книги, рассказывал истории из своей юности, учил математике, старался обуздать ее уличный нрав, говоря, что где-то там есть жизнь куда лучше. И Вэнди верила, потому что эти слова в ней откликались, она хотела доказать, что чего-то стоит. Настолько хотела, что, вероятно, поэтому в Хогвартсе попала на Рейвенкло, поэтому слишком много времени проводила в книгах, в попытке заручиться уважением преподавателей, заработать хорошие оценки. Эта устремленность порой стоила ей успешной социализации в школе, в ней все еще жила та девочка с Лютного, которая была нетерпелива, порой враждебна, так что поначалу она позволяет себя провоцировать, лезет в драки, смотрит с неприязнью на всех этих чистокровных, которые на нее же смотрят свысока. А потом сама же неосознанно начинает к ним тянуться, потому что они другие, непохожие на тех мальчишек и девчонок, с которыми она росла.
Хуже, чем не иметь матери - это иметь отца, которого приходится делить с другим мужчиной. Нет, пожалуй, все-таки самое худшее в этом было то, что Вэнди, которая, только начала вступать в максимально неприятную подростковую фазу, только начала думать, что та семья, которая у нее есть, это очень даже неплохо, так вот, эта самая Вэнди, не готова была делать своего названного отца с кем-либо еще. Но, когда оказалось, что помимо отца ей придется делить еще и жилую площадь, которая и без того являлп собой аналог небольшой коробки, вот здесь уже начали возникать мысли о том, чтобы, например, умереть. Будучи подростком, это кажется самой очевидной и логичной мыслью из всех возможных и эта мысль с неимоверной скоростью набирала обороты, покуда теперь еще и кровать приходилось делить с сыном парня отца.
Все это казалось довольно безумным, но нет того безумия, к которому нельзя привыкнуть, хотя делать она это не спешила, выбирая проведения Рождества в школе, и вообще предпочитая оставаться там как можно дольше. Хуже всего было летом, когда уебок сбоку потел, а ей приходилось отодвигаться от того настолько далеко, что легче было бы просто спать на полу, что она пару раз и делала. Они еще и в школе сталкивались, впрочем всем событиям в ее жизни стоило сказать спасибо, потому что сложно придумать большую мотивацию для того, чтобы сделать свою жизнь лучше.
Вэнди училась изо всех сил, чтобы иметь возможность устроиться на хорошую работу, чтобы свалить, наконец, из сранного Лютного, чтобы зажить жизнью, в которой она хотя бы спать может спокойно, не думая о том, что снова нечаянно закинет руку на стоящий член своего недосводного брата. И она поступает на стажировку в аврорат, потому что боевого запала ей не занимать, потому что экзамены сданы на отлично, потому что кем еще быть, как не волшебником, который борется со всем тем, из чего она хочет выбраться. Впрочем, съехать от родителей куда сложнее, если им тебе нечем помочь, радует только то, что спустя много лет их отцы загораются идей загородного дома, чтобы где-то около него развести курочек и вывалить дерьмо коров на свежевспаханные грядки. Последнее, конечно, воодушевления не встречает, зато у нее, наконец, может быть своя комната.
основной персонаж
Виз из основна
планы на игру и персонажа
наводить суету? играть планирую, со всеми с кем получится)
в случае ухода свою судьбу вверяю в руки батяни ПРИМЕР ИГРЫ Внимание полностью захватывают извивающиеся коровы, Эмма даже почти не замечает как хлещет кровь из плеча. Она подходит ближе к животным, наклоняется над ними, капает своей кровью второй прямо в глаза, после чего отшатывается, извиняясь. А корова только больше возбуждается винит ее, что та всегда больше любила Кэрол. Что-то похожее ей всегда говорил ее старший сын, это странно, это настолько странно, что ей остается только вглядываться в глаза животных, искать там что-то знакомое. Потому что голоса говорят о то, что это ее дети, но вот голова в голове все отрицают, визжат в каком-то жутком непонимании ситуации. Но, если в небе парит смерч с коровами, от нее только что откусила кусок картофелина, во всем этом не самое страшное поверить в то, что твои дети застряли в каки-то сраных коровах. Это даже иронично, учитывая, как Уилфред любил своих коров, порой ей даже казалось, что он их любит даже больше, чем свою семью, может это его коровий бог и наказывает, тогда?
- Мы не можем их оставить, - если это действительно ее, их дети, то лучше умереть прямо здесь с ними, как будто она сможет жить, зная, что бросила своих кровиночек в беде, - Смотри, это точно Френк! - она указывает на сосок меж глаз коровы, точно такой же был на лице ее сына только в человеческом обличие. Вероятно, от того временами он был слишком озлоблен, слишком уже часто того дразнили, Эмме приходилось только безучастного качать головой, в душе жалея своего маленького мальчика.
Она пытается помочь подняться хотя бы одной корове, даже не замечает как ее тащит на себя муж, в прежние времена ему бы не составило труда скинуть ее с лестницы, толкнуть в хлипкую ограду, в конце концов, подбросить к небу, сейчас же подобное могла бы сделать и она, только вот с коровами-детьми все немного сложнее. Одна все же поднимается на ноги, трется головой о Эмму, мычит в своих ласках, она же позволяет себе опустить руку на голову животного, чуть взъерошить короткую шерсть, которая не особенно то поддается взъерошиваем. На какое-то недолгое мгновение ей становится даже немного спокойнее от того, что она ощущает рядом присутствие большего количества членов ее семьи, чем одного, который отрицает всю их жизнь. Ей бы пнуть его, но шум смерча все нарастает, внутри все отчётливее раздается гул коров, ей кажется, что те в унисон скандируют какие-то слова, но разобрать не может. Мысли мечутся в попытке придумать как помочь Кэрол, которая валяется без куска мяса, когда на горизонте появляется ее свекровь.
Ей бы обрадоваться спасению или намеку на него, но минуты, на которую все внимание к себе приковывает Миссис Флинт, которая не Эмма, хватает, чтобы не цельная корова попрощалась с миром, в котором царит хаос и отправилась, хочется, верить, в куда более лучший мир. Ей с трудом удается сдержать слезы, возможно, удается только потому что вся влага была потрачена на пот и ни на что другое ее уже не осталось. Так или иначе, они вталкивают корову на заднее сидение, на котором судя по всему далеко не в первый раз разъезжает скот, учитывая количество шерсти и пятен. Одну дверь приходится оставить открытой, так как задница Френки предательски не вмещается, вероятно, стоило бы прикрепить корову сверху, но у них нет на это времени. Они каким-то чудом все заталкиваются в небольшую машину, после чего женщина в картофельном костюме жмет на желтую кнопку на приборной панели и машина начинает трястись. Кроме тряски внутри ничего особенного не происходит, а вот снаружи машина целиком покрылась свежей картофельной кожурой, так что Френки тут же начал извиваться.
- Потерпи, малыш, - говорит женщина, поглядывая в зеркало заднего вида. Голос у нее грустный, а вот лицо без толики грусти, смотрит с вызовом на смерч, который все еще на них несется. Выжимает педаль газа на полную, разворачивается на триста шестьдесят градусов, чуть ли не заваливая машину на бок, сиди Эмма на том, боку который чуть не завалило и его бы неизбежно завалило на веки вечные.
- Господи, Кэрол, моя славная Кэрол, - пока они несутся по дороге сомнительного происхождения и состава, пока земля впермешку с дерьмом летит во все стороны, до Эммы доходит степень потерь в сегодняшнем дне. Миссис Флинт протягивает к ней ладонь, сжимает руку.
- Смерч беспощаден, милая, - она говорит это почти холодно, будто все так как нужно, - Только это была Лоис, - но Эмме от этого не легче, она давится сухими слезами, которых и нет вовсе, хватает салафановый пакет, который валяется под ее сидением, начинает в него дышать, пуча глаза, как надувные шарики. Легче все равно не становится, Миссис Флинт о «хорошо», вероятно, знает больше, потому отвешивает смачную пощечину своей невестке, после чего та все же ненадолго приходит в себя, опешив от удара.
Женщина тормозит также резко, как и завела мотор, чуть не влетает в ограду. Этот дом Эмме не знаком, они все быстро вываливаются из машины, Френку приходится помочь, тащить того за морду, чтобы вытащить застрявшую тушку. Она оглядывается по сторонам, замечает на участке кучу надгробных плит, что заставляет содрогнуться, свекровь же хлопает ее по плечу торопит.
- Давайте, скорее в дом, - дом же также как и машина увешан картофельной кожурой, только слоев чуть больше. Когда они проходят внутрь Эмме, кажется, что она здесь когда-то была, но вспомнить не получается. Миссис Флинт скрывается в коридоре, но голос ее все еще звучит довольно четко, та говорит, чтобы они натягивали свои картофельные костюмы, которые она сложила на стульях. И снова возвращается, стоит смотрит на них, а голос продолжает звучать где-то из глубины дома. Эмма хватает мужа за руку пятится назад, пока не упирается во что-то непохожее на стену, вероятно, потому что это еще одна Миссис Флинт, и все они смотрят на них так грустно.
- Она же сказала, что бы вы надели костюмы, - одна протягивает одежду Эмме, друга Уилфреду.
- Спокойно, - говорит та, что позади Эммы.
- Что это такое? - мямлит Эмма, кажется, у нее уже не осталось сил на потрясения, - Это тоже какое-то наказание? За что нас наказали? Что все это значит? - она совершенно запуталась. Почему ее дети коровы? Почему ее свекровь размножило? Почему ее муж ее не помнит? Что за хрень тут происходит? Ей, кажется, что она здесь единственный вменяемый человек, хотя вера в этом меркнет на глазах. Что, если это просто ее безумие, воспаленная фантазия, которая играет в ней в очень жестокие игры?
- Успокойся, милая, - гладит Эмму по голове, - Сядьте, - тут и самая первая возвращается, все три указывают ладонью на стулья, причем каждая на разные, - Есть причина, по которой Уилфред ничего не помнит, - каждое слово похожие женщины говорят почти по очереди, только с какой-то разной окраской, еле заметной, - Горе - это страшный спусковой механизм. Вот, представьте себе мясорубку, кидаешь ты в нее кусочек мяса, прокручиваешь. И получаешь, что? Да, это все еще мясо, но в совершенно иной форме, из которой можешь лепить что угодно: фрикадельки, котлеты, кебаб. Податливую консистенцию. А потом новый кусок - новый фарш, и так по кругу. И вот это усилие, за которым из мясорубки просачивается новая форма - это горе, - версии Миссис Флинт поглядывают друг на друга, грустно опускают головы, - Никто в этом городе не умирает до конца, но горе заставляет нас переродиться, с каждым новом перерождением мы все больше теряем себя. Но об этом знают только сильные волей, - она намекает на себя, - Мы все помним и наши прошлые версии выбираются из своих могил, но главы города держат все это в секрете. Им легче управлять чистыми листами, - та, что ближе к Уилфреду касается его волос, гладит по щеке, радуясь, тому, что снова видит своего сына, - Не все перерождаются в людей, некоторые в животных, как Френк и Лоис. Кто-то в овощи. В картофель зачастую перерождаются атеисты, наш бог их боится, как и его слуги коровы. Все это очень сложно, детки.
| |
