Ее встречают белоснежные стены, за много месяцев она уже успела к ним привыкнуть, почти сродниться. Вот и медсестра Салли махает ей рукой, улыбается, касается плеча, говорит быстро, потому что впереди ее ждет какой-то сложный случай, что-то с внутренним переломом. Врач ее уже подзывает, она успевает только кинуть, что ее муж наконец пришел в себя. На лице плотной женщины вырисовывается улыбка, кажется, эти мышцы у нее уже атрофировались, Эмма не помнит, когда последний раз так искренне улыбалась. С детьми она натягивает маску, похожую на нее прошлую, но она ведь знает, что ничего похожего там нет. Сама себя не узнает, когда смотрит в зеркало, тыкает пальцами в свои щеки, пытаясь нащупать кость, но она потерялась примерно также, как ее муж в царстве Морфия.

С тех пор прошло уже почти полгода, слишком малый срок, чтобы смириться. Врачи предлагали ей подписать отказ от жизнеобеспечения, говорили, что шансов уже совсем нет, но Эмма не хочет сдаваться, как и не хочет сдаваться ее в рот в попытке заесть потерю. Сначала она думала, что заедает беду, потом поняла, что еда ее лучший друг, теперь понимает, что этот друг ее предал. Показал сраку и насмехается над ее попытками на эту сраку не смотреть. Но это ведь как самое ужасное порно про каприфолию, настолько ужасно, что не можешь отвернуться, не можешь отказать себя в столь скверном времяпрепровождении. Вот и Эмма не может себе отказать в небольшом утешении, которое, вообще-то, довольно объемное, примерно как ее талия, которая теперь является к ней только во снах, там она даже лучше, чем была у нее когда-то. Правда почему-то смазанная жиром от куриных ножек, эти ножки падают с небес, и попадают прямо в рот, лишь парочку скользят по ее идеально стройному телу, но все же мимо. Это ее расстраивает, заставляет раскрывать рот сильнее, чтобы не один кусочек не был потерян. А потом она просыпается, обнаруживает себя в поту, вероятно курином, потому что незадолго до сна навернула целое ведро куриных ног.

Сейчас она не думает о всем этом, Эмма думает о том, что муж пришел в себя, она его снова увидеть, они снова будут вместе. Ей хочется скорее рассказать эту новость всем девяти детям. Если бы Уилфред не впал в кому, их бы могло быть уже десять, вместе этого, она вынашивает в себе детей чипсов, шоколадок, гамбургеров и, конечно, колы лайт.

Эмма втискивается в дверной проем, ей всегда было странно, что они какие-то узкие, вернее не всегда, а последние пару месяцее. Тем нее менее могли бы подумать о людях вроде нее. Порой ей кажется, что на нее смотрят как-то косо, вот примерно, как ее муж сейчас, это и не удивительно, конечно, ему трудно ее узнать. Все же она подлетает к его кровати, но подлет оказывается слишком быстрым, из-за чего ей приходится достать платок из кармана кофты, чтобы вытереть капли пота на любу и дать себе минуту, чтобы побороть отдышку. А следом она уже распахивает свои тяжелые объятья, тянет руки к мужу, с усилием раздвигая уголки губ, на которые давят увесистые щеки.

- Милый, - восторженно говорит она, - Ты жив! Господи, ты правда жив. Как ты себя чувствуешь? - его вопрос заставляет ее нахмуриться. Врачи говорили о том, что у него могут быть проблемы с памятью, но не про какое Мунго она не знает, может оно было в его прошлом, когда она еще не были знакомы, - Мунго? Нет мы не в Мунго, Уилфред. Мы в больнице Святого Стефана, - она отвечает мягко, делает вид, что понимает о чем он говорит, ни к чему его сейчас сильно смущать, - Что ты помнишь? Расскажи мне? - а сама тянется рукой, чтобы поправить ворот больничной рубашки, который перекосился. Грустно оглядывает его, пока он лежал она даже не сильно замечала как сильно тот исхудал, если бы его матушка сейчас это увидела, наверняка залилась бы слезами. Что ж, Эмма не будет ей рассказывать пока не откормит мужа обратно, она теперь профессионал в этой части, впору делиться своими запасами.

В душе все клокочет, или не душе, может холестерин опять подскочил? Доктор говорил, что не стоит есть на ночь такое количество бекона, правда он же говорил, что его не стоит есть вообще, особенно зажаренном в том количестве масла, которое предпочитает добавлять Эмма, но потом тот перешел на более щадящие методы. Миссис Флинт эти щадящие методы предпочитала игнорировать, она себя не щадила, будто калории, которые откладываются в ней, в конце концов могли сложить одного цельного человека - ее мужа. Что ж, может это и сработало, потому что вот он перед ней - живой, хоть и с мешками под глазами, достойными настоящих императоров мешковых империй.

Эмма хмурится, понимая, что муж не понимает, кто она такая. Она рассчитывала хотя бы на теплые объятия, понимая, что после всех тех месяцев комы, на крепкие рассчитывать не стоит. Все это мелочи, все это они преодолеют, она обратно натягивает улыбку на свое лицо, говорит с ним, будто с ребенком, иначе говорить уже и не умеет, когда практически каждая секунда времени забита одним из младших Флинтов. Она только и вырывается, что к нему в больницу, пока свекровь, невероятно добрая женщина, соглашается посидеть с оравой пару часов.

- Уилл, милый, - она поддается к нему вперед, пока тот все вжимается в кровать, - Да, я немного изменилась, но это я. Твоя Эммс, - Эмма задирает рука, ткань с трудом поддает, чуть ли не расходится по швам, когда ее натягивают на более толстый участком руки. Ей приходится отодвинуть свисающую кожу на внутренней стороне плеча, там почти у подмышки покоится растянутая татуировка в виде двух сердец, - Ты же не мог это забыть? - ведь она никогда не забудет, с тех пор ее жизни навсегда изменилась.

Это был последний раз, когда она согласилась на его очередную глупую затею, да и слишком уже пьяны они тогда были. Завалились в первый попавшийся тату салон, даже не удостоверившись в наличии необходимых лицензий, даже не смутившись еноту, копавшемуся в их мусорке в помещении. Все это было неважно, потому что они любили так всеобъемлюще, так неистово, хотелось запечатлеть эту любовь на поскорее, правда тогда печать пала только на руку Эммы, и печать та въелась куда глубже верхних слоев кожи. Через пару недель она узнала, что кроме лицензий в том месте также отсутствовало понятие дезинфекции, благодаря которому с тех пор помимо большого количества жира в ней живет ВИЧ. На эти полгода, которые ее муж был в коме, она даже почти забыла про это, полностью отдалась горю, надеждам, молитвам.

- Любимый, все было не так, - смотрит на него с сожалением, как это ужасно, наверное, ничего не помнить, - Ты пошел доить коров в шторм, - хотя она просила его остаться. Та история про ее соседа, которого унесло и насадило на ограду в двадцати милях от его дома, не давала ей покоя, она боялась, что и с ее мужем случится что-то подобное. И не зря, - А, когда ты выходил, - ей больно это вспоминать, она нервно сжимает ворот кофты, - Не знаю точно, что там произошло, но тебя вроде как укусила вафелька, - старая кошка, которая все еще не хотела подыхать, но из ума, вероятно, выживать уже начала, - Ты пытался снять ее с себя, когда на тебя упала соседская корова. Будь она проклята, - все это происходило за какие-то доли секунд, Эмма тогда выглядывала в окно, чтобы проверить, что с мужем все в порядке, но вовремя выбежать так и не успела. Пришлось держать детей, чтобы не выбежали раньше нее, чтобы не увидели каков отец на вид, когда он блин.

- Я бы тоже себя не узнала, - она грустно смотрит в пол, - Ты все вспомнишь. Я помогу, - Эмма сядет на жесткую диету, ели нужно сама ляжет под корову, чтобы превратится в ту, которую муж знал и должен был помнить, - Вот, - она достает из сумки, которую поставила на кровать фотокарточки, протягивает их мужу. Почти глотает слезы, когда тот намекает, что она недостаточно для него худая. Ничего, это все мелочи, - Френки - старший, Кэрол - наше чудо. Мы тогда так радовались, врач сказал, что ты больше не сможешь иметь детей, после того, как Френки сделал первые шаги прямо по твоим яичкам. А, эта, смотри, - указывает на мальчика с лопатой в руках, - Дэнни - тоже хочет быть фермером как ты, всюду таскался за тобой. Сам пытался доить коров, пока ты тут. Лоис и Саммер - наши двойняшки. Я тогда отбила тебе пальцы сковородкой, когда узнала, что у вас в роду бывают двойняшки, - смеется, вспоминая, - Билли и Курт - я и не думала, что двое может быть подряд. В этот раз ты спрятал все сковородки, но со всем дерьмом, которое лилось из бедного Курта, который подхватил какую-то «дерьмовую» заразу от твоих племянников, ты справлялся сам. Я почти была отмщена. Самые младшие - Кристофер и Мередит. Она твоя любимица, рыгала на тебя всего пару раз, в отличии от остальных. Постоянно зовет тебя ночью, мне так сложно ее укладывать, - смахивает слезы с глаз. Всматривается в глаза мужа, ищет там просветления.

Медсестра сочувственно качает головой, пока расстилает свежие простыни на свободной койке. Как это грустно видеть вот такие сцены, впрочем, за много лет она уже к ним привыкла, но все еще с трудом сгладывает подступающие слезы. Все знаю как ужасен коровий смерч, многие в этом городе хотели бы забыть все, что с ним связано, одни теряют, животных, другие родных, третьи и вовсе разум. Эмма поворачивает голову на медсестру, вопрошая о какой-нибудь помощи, может хотя бы вколоть что-то можно, чтобы стимулировать память у ее мужа, но девушка только мотает головой, она уже говорила, что это должно происходить естественным образом, как и говорил врач.

Она не видит в глазах мужа и толики просветления, кажется, фотографии его только пугают еще больше, но она уже не знает, что предпринять. От касаний ее он вжимается в кровать, от взгляда уворачивается, толи боясь узнать в ее лице того самого родного человека, толи боясь, что тогда она его расценит как призыв к действия и сожрет в прикуску с леденцами, которые лежат около его койки. Эмма исправно приносит ему лакомство, помня как муж особенно причмокивает теми, что с лимонным вкусом. Временами она подносила их к его носу, ожидая, что тот почует любимый запах и проснется, он уже даже тянется, чтобы предложить ему одну, может тогда тот перестанет вести себя как-то нервно.

Когда он говорит, что хочет пройтись, она снова оборачивается на медсестру, теперь-то девушка кивает, выставляет перед собой ладонь, мол пускай идет. Эмме эта затея не нравится, ей же говорили, что он еще слаб, а что если он где-нибудь споткнется, упадет, сломает себе шею и, тогда уже точно ничего не вспомнит. Потому что вспоминать будет некому. Между тем медсестра жмет на какую-то кнопку, Миссис Флинт замечает как вслед за мужем направляется какой-то мужчина в форме больницы. Теперь ей немного легче. Все же она направляется за ними двумя, слишком уж долго она не видела Уилфреда таким живым, мысль о нахождении в разлуке даже на пару минут ее ужасает. Ее провожают взгляды, она к ним уже привыкла, здесь ей всегда сочувствовали.

- Смотри, опять начинается, - говорит тучная женщина, похожая на большую неповоротливую крысу, за постом медсестер, - Вон и погода портится, все как по часам, - следом к посту выходит медсестра, которая пыталась утешить Флинтов.

- Да говорю тебе, Сэнди, Кэт не даст соврать, - она кивает на девушку, стоящую рядом, - Коровий смерч что-то в них пробуждает. До него они тихие как мыши, ходят себе мычат что-то, Мистер Флинт и вовсе в основном спит.

- Но она выглядит совсем нормальной, - крыса недовольно мотает головой, когда Сэнди говорит что-то глупое.

- Тебя просто еще не было с нами, когда месяц назад она чуть не отгрызла палец одному из врачей. Ты что так и не прочитала историю болезни? - выпучивает свои крысиные глазки, которые будто загораются огнем, когда есть повод кому-то вкрутить мозги, - У тебя была целая неделя, пресвятые угодники...Ладно, мы ведь все что-то теряли в том смерче? Флинты потеряли все. Да-да, Сэнди, не выпучивай так глаза, - она говорит это почти бездушно, так как за все то время, что рассказывала эту историю новым медсестрам, перестала испытывать те чувства, что раньше, - Господь не всегда милосерден. Он отобрал у них детей, а следом и их разум. Флинты начали думать, что коровы это их дети. Но у них случались просветления, очень редкие, но эти просветления не всегда совпадали, - она закатывает глаза, - Погоди с вопросами. Так вот, в одно такое просветление у Миссис Флинт, она пыталась убедить мужа, что коровы это не дети, в итоге у них случилась потасовка, она вырубили мужа. И вот теперь, он просыпается под смерч и думает, что он то фокусник, - ее перебивает Кэт, она бросает на нее недовольный взгляд, - Ну волшебник, какая разница то?! Хорошо. То волшебником, то царем в Африке, то русским мальчиком Игорем. Все это очень грустно, - указывает в сторону ушедших Флинтов, - Иди посмотри, может, Филу нужна помощь с ними.

Эмма находит мужа уже в компании с медбратом, тот хватает его за плечи, тащит назад, пытается что-то вколоть. Ей почему-то кажется, что так себя вести с человеком только что вышедшим из комы не стоит. Сначала она вежливо пытается оттащить мужчину, но вежливость заканчивается ровно в тот момент, когда он ненароком пихает ее локтем в грудь, к довершении всего женщина краем глаза замечает энергичное движение за окном, что возбуждает к ней волю к борьбе. Она замахивается сумкой и бьет ей по голове медбрата, но тот слишком крупный, хоть и недостаточно крупный для ее габаритов. Следом к ним подлетает довольно хрупкая медсестра, прыгает Эмме на спину, держась руками за шею, пока мужчина возвращается к разборкам с Уилфредом.

- Вы не имеете права! - она не может ухватиться за девушку на ее спине, суставы не хотят выкручиваться, ноют от того веса, который им непосилен, - Оладушек, помоги мне! - тянет руки к мужу, пока сама уже заваливается, придавливая весом медсестру.

Она все крутится из стороны в сторону, прямо как жук, завалившийся на спину, неспособный подняться. Только вот руки ее не походили на тонкие лапки, как и спина на панцирь или, что там бывает у этих самых жуков. Эмма все же больше знает про животных, чем про насекомых, про свиней, овец, коров, в конце концов. Впрочем, про последних много знал каждый житель их города, поговаривали, что чем больше у тебя коров, тем меньше вероятность, что тебя постигнет смертоносный смерч, глаз коровьего бога все видит, жалеет своих детей. Но не Флинтов, один из которых тоже принял личину чего-то смертоносного.

Эмма никого не хотела обидеть, никому причинить зла, ее интересует только ее муж. Она вообще человек довольно пацифистически настроенный, предпочитающий разговоры маханиям руками. Так ее учило мать, которая погибла при странном стечении обстоятельств, когда отец не рассчитал траекторию ладони, которая должна была прикрыть его зевающий рот, вместо этого коснулась лежащего неподалеку кирпича и вспорхнула в небо, пределами которого оказалась голова матушки. После отец долго плакал, Эмма тоже плакала, ее брат плакал, и соседка Кимберли, которая заглядывала к ним даже слишком часто, стоило только слезам восполнить свои запасы. Где-то тогда ее и приметил Флинт, в обнимку с деревом, которое когда-то посадила почившая Миссис Корнфут. Он был таким добрым, таким чутким, любил коров, несмотря на весь ужас смертоносных смерчей, ведь некоторые их ненавидели из-за этого, но тот всегда умел видеть хорошее даже в самом отвратительном. Как он радовался, когда нашел в дерьме одного из сыновей свою коллекционную монету.

Как бы ей хотелось помочь девушке под ней, по ее лицу стекают слезы, когда кто-то говорит, что та не дышит. Этот день должен был стать лучшим днем за много месяцев ожидания, несмотря на ураган за окном, вопреки ему. Теперь, когда сверху звучит детский голос, ей кажется, что все это происходит совсем не с ней, будто душа вышла из тела и наблюдает за всем этим шумом, за тем, как ей помогают подняться, за тем, как спина еще чувствует неровный прикус медсестры, который, вероятно, отпечатается на ней на всегда. Ну, или на пять минут. Она мотает головой. Нет, нет, нет. Она ведь не специально. она хотела как лучше. Но шум все нарастает, вот и мешки, и картошка. Все как в ее страшных снах.

- Она жива! Посмотрите! - Эмма наклоняется над девушкой, бьет ту по щекам, мотает мертвое тельце из стороны в сторону, жмет своих пухлыми ладонями на ее костлявую грудь. Но на это только качают головой, только громче скандируют «Корова или картошка» и она даже не уверена это про нее говорят как про корову или про ту корову, которая снесет их с ног, если они сейчас выйдут наружу.

Все тело сотрясается от дрожи, будто кто-то шатает желе на тарелке. Лучше бы она сейчас была желе, огромным таким, в котором коровы могли застрять, а не снести нахуй без шанса на выжить. Ей кажется, картошка и ее спасительные свойства не более, чем бабушкины легенды, впрочем, как раз таки у ее бабушки весь дом всегда был забит картошкой, и она и ее ферма до сих пор находятся в добром здравии, хотя в здравии бабушки она все же не уверена. Та настолько уверовала в картошку, что последний раз, когда Эмма к ней заглядывала, та натирала свои пятки старой картошкой, как пемзой, чистила зубы картофельным крахмалом, а для своей старого пса, который кидался на всякого проходящего, смастерила намордник и огромной картошки, с прорезями для дыхания.

- Это наш город, Уилл, - она вытаскивает крестик, зажатый между полными грудями. Целует его. Ей никогда не нравилось, когда муж выражается, но сейчас Эмма и сама не против крепкого словца, когда в глаза попадает песок, деревья сгибаются от подступающего смерча, когда все ближе и ближе коровий вой, - Я не знаю. Я всего лишь хотела, чтобы ты меня вспомнил. Бабушка говорит, что их отпугивает запах, - она хватает несколько картофелин, находит участком земли с шершавыми камнями. с трудом сгибается, чтобы натереть картофель как на терке. Так запаха явно больше, картофельный сок течет по рукам, попадает на лицо, перемешиваясь с потом, несмотря на то, что кругом ветер, ему не удается сильно сбить температуру в сорок градусов. И почему она одета так тепло?

Но смерч не умоляет своей силы, коровы оттуда то и дело влетают в близлежащие дома, разрушая: крыши, ограды, загон с курицами, как,  впрочем, и самих куриц. О последнем Эмма догадывается из-за орущего петуха, которые познал всю боль потери своих цыпочек. Такую боль Миссис Флинт познавать не хочет.

- Может ей нужно натереться. Или съесть. Держи, - она выхватывает из мешка еще пару картофелин, очищает одну рукавом, с чувством впивается, откусывая огромный кусок. Хоть что-то не жирное сегодня упадет внутрь ее тушки. Лишь бы не на нее и не на мужа. Надкусанной картошкой она начинает елозить по шее Уилфреда, отодвигает больничную рубашку от плеч, чтобы пройтись и по ним. Когда-то она так терла ему спину в душе, когда его руки от доения уставала настолько, что он был не в силах сделать это сам. Теперь же все это доение будто обернулось против него, против них.

Она слышит свист, когда прямо мимо них проносится коричневая корова, врезается в стену больницы и мучительно мычит. Кажется, будто она задыхается, кашляет и чихает одновременно, у нее закатываются глаза. Эмме даже кажется, что она их зовет.

- Муууберите, мууууберите картошку, - это звучит слишком невнятно, Эмме приходится подойти ближе. Возможно, если они помогут корове, то смерч их не тронет? - Я хочу домой, мамочка. Отведите меня к мамочке, - животное смотрит на них своими красивыми глазами, полными боли, но, когда Миссис Флинт приближается к ней, та смыкает свои зубы на ее ноге, но нога оказывается не по размеру, поэтому зубы соскальзывают. Эмма непонимающе смотрит на мужа, потом на корову, потом на свою ногу, с которой стекает коровья слюна.

Ее уже начинает бесить, как муж открещивается от того, что вообще роднее ему, чем ей. В конце концов, это ведь он притащил ее в этот город, тогда как она жила весьма успешной городской жизнью, где не было никаких смерчей, разве что, кроме тех смерчей, которые вырывались из ее подружек, когда те хотели сбросить лишний вес. Она и сама не гнушалась грязных методов для того, чтобы прорваться в мир моды, совала два пальца в рот, всякие таблетки, фотографов в себя и уже почти добралась до обложки местного журнала, когда встретила Флинта, который угостил ее своими сочными помидорами, так что какие-то другие она есть уже даже не могла. Это походило на сумасшествие, то как она все бросила, как утонула в чувствах, как утонула в его руках, грязных от земли, шершавых от постоянной влаги, которая неизбежна при доении коров. Это казалось чем-то экзотичном для того мира, в котором она крутилась, а теперь вот ее мир, тот мир, который не ее, а Уилфред его признавать не хочет.

- Нет, твой! Твой твой твой! - кричит она, крепче сжимая картошку в руке, еще чуть-чуть и та или выскользнет из потной ладони или будет раздавлена.

Он еще что-то говорит, но его слова заглушаются воем коров и воем стихии, а еще словами с экрана. Кажется, девочка с экрана уже похоронила их раз уверена, что коровий Бог всем что-то принесет. Эмма никогда не думала, что она станет жертвой небес, даже, когда случилось несчастье с мужем, все это казалось чем-то нереальным, такое может быть с кем угодно, но не с ними. Она до сих пор не верит, сейчас, когда Уилфред стоит где-то рядом, если не думать о том пиздеце, который происходит вокруг них, то они все также вместе, не хватает только всех их детей. Она надеется, что хотя бы они сейчас в безопасности, ее бабушка еще давно сшила им всем костюмы картошки, чтобы в случае смерча они их надевали на себя, сейчас Эмме это уже не кажется таким глупым, если она выживет то тоже себе такой сошьет. Или вырастит одну гигантскую картошку, наймет рабочих, чтобы те сконструировали им из нее уютный домик, пусть со временем он не будет пахнут также свежо, как картошка в ее руках, но по крайне мере жить в гнилье лучше, чем умирать зажатым под коровой.

- Пиздит, как дышит, не укроп это, а марихуанна. Сранная наркоша, - кивающая Мэри бесит еще больше, чем Флинт отрицающий свою жизнь. Все знают, что Мэри не в себе, прошлым летом той сказали, что есть бог говна, и та в это настолько уверовала, что, когда через неделю весь ее урожай оказался в дерьме, благодаря ее же ночным стараниям, после трех бутылок текилы, она решила, что это ночью прошел дерьмовый дождь и защитил ее урожай от всяких неприятных насекомых. Правда скорее он его защитил от местных воришек, которые повадились воровать ее сочную свеклу, с тех пор никто ее свеклу не трогал, как и ее саму, думая о том, сколько дерьма вмещается в худой блондинке.

Ей жаль мычащее животное, пусть и разговаривающее, пусть ее все это и пугает до дрожи в коленках и во всех остальных жирных частях тела. Эмме хочется чем-то ей помочь, больше, чем ответить на вопросы мужа, который уже и так должен бы понять, что выбраться отсюда шансов почти нет, что эта корова лишь первая корова-снаряд, что их будет больше, пока Флинтов не умнут в пюре, как картофельное только человеческое. Ей пюре быть не хочется, она вообще предпочитает твердую пищу, любит обсасывать кости и сосать кожицу от курицы, да и быть жертвой ни для каких богов ей не хочется. Как вообще с ними все это случилось?

Она пытается перехватить картошку, когда та влетает в корову, потому что ей начинает казаться, что у коровы знакомый голос. Та так мучительно извивается, что у женщины на глазах наворачиваются слезы, видеть это сложно, особенно, когда муж отрывает от животного целый кусок, от этого вида становится не по себе, Эмма зеленеет на глазах, отворачивается, старается удержать в себе сегодняшний завтрак, хотя до конца даже не может вспомнить каким он был, вероятно, что вкусным, калорийным и нехрена не питательным. Она переводит взгляд на след крови на своей одежде, зажимает рукой рот, поэтому словить картошку, которую в нее метает муж не выходит, она попадает ей в плечо и почему-то остается там висеть, зацепившись своими зубами.

- Что? Я думала они жрут только коров! - она начинает верещать как какая-нибудь сирена, крутиться по кругу, пытаться отцепить от себя картошку, но та слишком крепко сомкнула свои зубы-убийцы, вгрызается все сильнее и сильнее. Эмме перестает следить за смерчем, за всем кроме картофелины у себя на плече, был бы у нее нож, она бы уже всадила ее овощу в голову, или чем ее там пожирают. Все же ее удается оторвать вместе с куском своего мяса, пока в лежащую и умирающую корову прилетает еще одна. Первая начинает яростно негодовать.

- Ты выблядок слезь с меня нахуй! - корова вертит головой, смотрит яростно на вторую, будто это уже не первый раз.

- Сейчас я как пердану тебе в лицо! Может даже с подливой, - вторая корова начинает давить первую заднице.

- Нет, Френки, не смей! Я все расскажу маме и папе!

- О правда? Ну давай, нюня.

- Мам, пап! Френк опять угрожает мне своей вонючей задницей, - первая корова снова смотрит на Эмму, переводя взгляд на Уилфреда. Эмме начинает казаться, что она понимает почему голос казался знакомым, но коровы ведь не могу быть ее детьми. Или могут? Что, если коровий бог все же существует и делает страшные вещи с детьми?

Внимание полностью захватывают извивающиеся коровы, Эмма даже почти не замечает как хлещет кровь из плеча. Она подходит ближе к животным, наклоняется над ними, капает своей кровью второй прямо в глаза, после чего отшатывается, извиняясь. А корова только больше возбуждается винит ее, что та всегда больше любила Кэрол. Что-то похожее ей всегда говорил ее старший сын, это странно, это настолько странно, что ей остается только вглядываться в глаза животных, искать там что-то знакомое. Потому что голоса говорят о то, что это ее дети, но вот голова в голове все отрицают, визжат в каком-то жутком непонимании ситуации. Но, если в небе парит смерч с коровами, от нее только что откусила кусок картофелина, во всем этом не самое страшное поверить в то, что твои дети застряли в каки-то сраных коровах. Это даже иронично, учитывая, как Уилфред любил своих коров, порой ей даже казалось, что он их любит даже больше, чем свою семью, может это его коровий бог и наказывает, тогда?

- Мы не можем их оставить, - если это действительно ее, их дети, то лучше умереть прямо здесь с ними, как будто она сможет жить, зная, что бросила своих кровиночек в беде, - Смотри, это точно Френк! - она указывает на сосок меж глаз коровы, точно такой же был на лице ее сына только в человеческом обличие. Вероятно, от того временами он был слишком озлоблен, слишком уже часто того дразнили, Эмме приходилось только безучастного качать головой, в душе жалея своего маленького мальчика.

Она пытается помочь подняться хотя бы одной корове, даже не замечает как ее тащит на себя муж, в прежние времена ему бы не составило труда скинуть ее с лестницы, толкнуть в хлипкую ограду, в конце концов, подбросить к небу, сейчас же подобное могла бы сделать и она, только вот с коровами-детьми все немного сложнее. Одна все же поднимается на ноги, трется головой о Эмму, мычит в своих ласках, она же позволяет себе опустить руку на голову животного, чуть взъерошить короткую шерсть, которая не особенно то поддается взъерошиваем. На какое-то недолгое мгновение ей становится даже немного спокойнее от того, что она ощущает рядом присутствие большего количества членов ее семьи, чем одного, который отрицает всю их жизнь. Ей бы пнуть его, но шум смерча все нарастает, внутри все отчётливее раздается гул коров, ей кажется, что те в унисон скандируют какие-то слова, но разобрать не может. Мысли мечутся в попытке придумать как помочь Кэрол, которая валяется без куска мяса, когда на горизонте появляется ее свекровь.

Ей бы обрадоваться спасению или намеку на него, но минуты, на которую все внимание к себе приковывает Миссис Флинт, которая не Эмма, хватает, чтобы не цельная корова попрощалась с миром, в котором царит хаос и отправилась, хочется, верить, в куда более лучший мир. Ей с трудом удается сдержать слезы, возможно, удается только потому что вся влага была потрачена на пот и ни на что другое ее уже не осталось. Так или иначе, они вталкивают корову на заднее сидение, на котором судя по всему далеко не в первый раз разъезжает скот, учитывая количество шерсти и пятен. Одну дверь приходится оставить открытой, так как задница Френки предательски не вмещается, вероятно, стоило бы прикрепить корову сверху, но у них нет на это времени. Они каким-то чудом все заталкиваются в небольшую машину, после чего женщина в картофельном костюме жмет на желтую кнопку на приборной панели и машина начинает трястись. Кроме тряски внутри ничего особенного не происходит, а вот снаружи машина целиком покрылась свежей картофельной кожурой, так что Френки тут же начал извиваться.

- Потерпи, малыш, - говорит женщина, поглядывая в зеркало заднего вида. Голос у нее грустный, а вот лицо без толики грусти, смотрит с вызовом на смерч, который все еще на них несется. Выжимает педаль газа на полную, разворачивается на триста шестьдесят градусов,   чуть ли не заваливая машину на бок, сиди Эмма на том, боку который чуть не завалило и его бы неизбежно завалило на веки вечные.

- Господи, Кэрол, моя славная Кэрол, - пока они несутся по дороге сомнительного происхождения и состава, пока земля впермешку с дерьмом летит во все стороны, до Эммы доходит степень потерь в сегодняшнем дне. Миссис Флинт протягивает к ней ладонь, сжимает руку.

-  Смерч беспощаден, милая, - она говорит это почти холодно, будто все так как нужно, - Только это была Лоис, - но Эмме от этого не легче, она давится сухими слезами, которых и нет вовсе, хватает салафановый пакет, который валяется под ее сидением, начинает в него дышать, пуча глаза, как надувные шарики. Легче все равно не становится, Миссис Флинт о «хорошо», вероятно, знает больше, потому отвешивает смачную пощечину своей невестке, после чего та все же ненадолго приходит в себя, опешив от удара.

Женщина тормозит также резко, как и завела мотор, чуть не влетает в ограду. Этот дом Эмме не знаком, они все быстро вываливаются из машины, Френку приходится помочь, тащить того за морду, чтобы вытащить застрявшую тушку. Она оглядывается по сторонам, замечает на участке кучу надгробных плит, что заставляет содрогнуться, свекровь же хлопает ее по плечу торопит.

- Давайте, скорее в дом, - дом же также как и машина увешан картофельной кожурой, только слоев чуть больше. Когда они проходят внутрь Эмме, кажется, что она здесь когда-то была, но вспомнить не получается. Миссис Флинт скрывается в коридоре, но голос ее все еще звучит довольно четко, та говорит, чтобы они натягивали свои картофельные костюмы, которые она сложила на стульях. И снова возвращается, стоит смотрит на них, а голос продолжает звучать где-то из глубины дома. Эмма хватает мужа за руку пятится назад, пока не упирается во что-то непохожее на стену, вероятно, потому что это еще одна Миссис Флинт, и все они смотрят на них так грустно.

- Она же сказала, что бы вы надели костюмы, - одна протягивает одежду Эмме, друга Уилфреду.

- Спокойно, - говорит та, что позади Эммы.

- Что это такое? - мямлит Эмма, кажется, у нее уже не осталось сил на потрясения, - Это тоже какое-то наказание? За что нас наказали? Что все это значит? - она совершенно запуталась. Почему ее дети коровы? Почему ее свекровь размножило? Почему ее муж ее не помнит? Что за хрень тут происходит? Ей, кажется, что она здесь единственный вменяемый человек, хотя вера в этом меркнет на глазах. Что, если это просто ее безумие, воспаленная фантазия, которая играет в ней в очень жестокие игры?

- Успокойся, милая, - гладит Эмму по голове, - Сядьте, - тут и самая первая возвращается, все три указывают ладонью на стулья, причем каждая на разные, - Есть причина, по которой Уилфред ничего не помнит, - каждое слово похожие женщины говорят почти по очереди, только с какой-то разной окраской, еле заметной, - Горе - это страшный спусковой механизм. Вот, представьте себе мясорубку, кидаешь ты в нее кусочек мяса, прокручиваешь. И получаешь, что? Да, это все еще мясо, но в совершенно иной форме, из которой можешь лепить что угодно: фрикадельки, котлеты, кебаб. Податливую консистенцию. А потом новый кусок - новый фарш, и так по кругу. И вот это усилие, за которым из мясорубки просачивается новая форма - это горе, - версии Миссис Флинт поглядывают друг на друга, грустно опускают головы, - Никто в этом городе не умирает до конца, но горе заставляет нас переродиться, с каждым новом перерождением мы все больше теряем себя. Но об этом знают только сильные волей, - она намекает на себя, - Мы все помним и наши прошлые версии выбираются из своих могил, но главы города держат все это в секрете. Им легче управлять чистыми листами, - та, что ближе к Уилфреду касается его волос, гладит по щеке, радуясь, тому, что снова видит своего сына, - Не все перерождаются в людей, некоторые в животных, как Френк и Лоис. Кто-то в овощи. В картофель зачастую перерождаются атеисты, наш бог их боится, как и его слуги коровы. Все это очень сложно, детки.

- По-твоему я сейчас выгляжу как человек для которого это норма? - она обводит пальцем свою объемную физиономию, приподнимает брови для убедительности. Нет, размноженные свекрови для нее довольно свежая новость в сегодняшнем дне, да и в любом другом дне тоже. Думала ли она, что все обернется так как обернулось? Думала ли, что утро, которое не сулило ничего кроме привычного отчаяния из-за того, что ее муж все еще не приходит в себя перетечет в день полный какого-то безумия.

До этого момента, до этого дня все, что она знала ограничивалось существованием ужасающего по своей сути смерча, смерча, который отнял у нее любимого мужа, оставив ее одну с детьми. Смерча, который отнял многое у большинства в этом городе, она разделяло свое горе с другими жителями, все они чувствовали эту общность перед большой бедой. И где случился тот промежуток, в котором ее дети перестали быть детьми, а стали коровами, по крайне мере малая часть из них, да и где тогда остальная. Она ведь оставляла детей с Миссис Флинт, тогда почему она не слышит шума от детей, а слышит только гул смерча за окнами, сотряс этих самых окон, ставни которых то и дело бьют о раму.

Все это звучит как какой-то бред, если бы перерождения существовали о них бы уже знали, Эмме не верится, что все это так легко замалчивается. А еще те могилы у дома вдруг обретают иной смысл, особенно те, которые раскопаны. Хотя разве может здесь быть хоть какой-то смысл вообще?

- Значит перерождаются, да? - Миссис Флинт кивает в ответ, - А по какому принципу происходит перерождение?

- Точно никто не знает, мы лишь можем наблюдать. Есть версия, что перерождение происходит в зависимости от того к кому человек был привязан в прошлой жизни. В то животное, которое он любил, или в овощ, который был любимый. Бывает и такое, что те, кто любят друг друга в своих следующих жизнях превращаются в друг друга.

- Мы перерожденные, так? - она почему-то в этом уверенна, слова свекрови звучат так будто, тут перерождаются каждый день. А раз никто до конца не умирает, кто знает какую версию себя она уже проживает, - Уилфред умер под той коровой, так? - она ведь тогда подумала, что это настоящее чудо, что он выжил, что бог послал им необычайную милость.

- Да. А ты переродилась от горя, когда увидела его смерть.

- Но я его люблю больше всего на свете, тогда почему я переродилась в себя? - все как одна женщины уставились в пол, в помещении повисло молчание и это почему-то оказалось даже более страшным, чем смерч за окном, чем погибший ребенок в шкуре коровы.

- Ты не переродилась в себя, - смотрит грустно, другая версия гладит ее по волосам, Эмма смахивает ее ладони со своей головы.

- В каком это смысле? - ей уже хочется вскочить и сбежать куда-то отсюда, только бежать некуда.

- Ты больше всего на свете любишь Уилфреда, а он тебя, - на эти слова Эмма мотает головой, с трудом приподнимается, свой вес еще никогда не был таким тяжелым.

- Нет, - она все не может остановится в отрицании, - Нет-нет-нет-нет. Тогда почему я помню, что было со мной, это мои воспоминания, мои! Я помню как рожала каждого из своих детей, я помню как сидела возле его кровати месяцами, я помню как упала на велосипеде и у меня появился этот шрам, - показывает на запястье, на котором покоится длинный шрам.

- Это лишь отрывки, которые связаны с Уилфредом, они помогают тебе верить в свое новое воплощение, так это и работает. Попробуй вспомнить что-то без него. Какая твоя жизнь была до него? А твоя Уилфред?

- Я была моделью, успешной моделью. Я же рассказывала вам, - она переглядывается с мужем, все это дикость.

- Эмма, прости, но посмотри на себя, это похоже на правду?

- Но, я тогда... - она хочет сказать, что тогда она была худее, но, когда пытается прокрутить в голове картинки прошлого не находит там никакой худой Эммы, - Если это не правда откуда это в моей голове?

- Доктора в больнице говорят с вами, очень много говорят. Вы слишком много перерождались, ваших версий было куда больше моих, в конце концов это сводит с ума, и таких оставляют в больнице, чтобы не дать больше умереть, чтобы контролировать их воспоминания, успокаивать.

- И это все из-за какого-то бога?

- Да, он питается нашими душами, но вы это можете прекратить.

- Почему мы?

- Потому что с вас все и началось.

Она уже не знает во что верить, если она не Эмма, а Уилфред, а Уилфред - это она, то кто вообще все люди вокруг, кто все эти овощи фрукты и животное. Где здесь правда, а где ложь. Как они могут быть в чем-то первыми, если они вообще до конца не понимают, что происходит. Ей кажется ужасным снова жертвовать своим мужем, когда он только-только к ней вернулся, для нее все не так, для нее существует только одна жизнь, ту которую она проживает сейчас и терять кого-то страшно, потому что она уже потеряла. Как заведенная она мотает головой, встает из-за стола, ходит из стороны в сторону.

- Почему я должна жертвовать? Я не могу, я не переживу этого. Если Уил все равно нехрена не помнит, пусть он пожертвует, разве у него не любящее сердце? А у вас? Что за правила такие? И почему этот Бог с нами так поступает?

У нее голова идет кругом, слишком много деталей, слишком много информации за один день. Ей хочется просто проснуться в том дне, где с Уилфредом все хорошо, где с детьми все хорошо, где они все несмотря на смерчи и городские тайны счастливы. Теперь она даже не уверена в том, что они вообще когда-то были счастливы, правдивы ли эти воспоминания, чему вообще можно верить в своей голове. Выходит, что все в этом городе питаются себе подобными, а потом ситуация меняется на прямо противоположную, все это звучит как какой-то нездоровый круговорот жизни, колесо сансары явно где-то разъебало. Если бы сейчас Уилфред был бы Уилфредом, чтобы он на все это сказал? Вероятно, что выбежал бы из дома и попытался бы погибнуть под смерчем еще раз в попытке спасти оттуда коров самым героическим и одновременно тупым способом. Гением он никогда не был, как, впрочем и Эмма, оттого, возможно, им и жилось так легко, не приходилось обременять себя сложными и печальными мыслями, но сегодня без этого обойти не получается. Шестеренки в голове Эммы крутятся, скрипят, их давно никто не смазывал, поэтому трудно свести все услышанное к какому-то общему знаменателю, но она пытается.

- Если я пожертвую Уилом, он больше никогда ко мне не вернется? - все это слишком сложный выбор, но раз с них все началось, как говорит Миссис Флинт и последнее перерождение сведет их с ума, то ей придется сделать ужаснейший из выборов. Женщина перед ней кивает на ее вопрос, сжимает своей рукой ее руку, - Но где нам найти баклажаны, с которым должна объединиться картошка?

- Я давно готовлюсь к этому дню, - этим "я" она объединяет все свои порождения, женщина встает и зовет Эмму с Уилфредом за собой, пока они не доходят до двери, ведущей в подвал. Она загораживает ее собой, - Помните у вас мало времени. Оделлос это чувствует,- вкладывает большой фонарь в руку своего сына или того, кто выглядит как его сын.

Они спускаются медленно, Эмма озирается по сторонам, но там на них выглядывает лишь тьма, которой недостаточно того света, который исходит от фонаря. Из глубины доносятся какие-то шуршащие звуки, в нос бьет тухлый запах, так что ей приходится зажать пальцами нос, под ногами скрепит лестница, ступеньки едва выдерживают ее вес, но все же справляются, хочется верить, что у них все тоже получится. Спустившись, они идут на шуршание, и утыкаются в пару десятков мешков с баклажанами, кажется это от них воняют, некоторые из тех, что не уместились, вывалились на землю выглядят не очень, скукоженные, должно быть, из-за отсутствия света. От одного такого скукоженного доносится звук, до этого момента Эмме казалось, что это Миссис Флинт включила телевизор сверху, но, похоже, с ним общался баклажан. После хищной картошки ее это уже почти не удивляет.

- Вааааааай, - тянет овощ, - Какая царица. Вай, - Эмма пытается разглядеть как разговаривает этот баклажан, рта у него вроде нет, но потом замечает как двигается его корешок. Двигается и его сморщенная кожица, будто под ней кто-то дышит. К овощу подкатываются и другие овощи, выпрыгивая из своих мешков, будто защищая своего вождя. Она не уверена, чего можно от них ждать, памятуя о своей картофельной травме.

- Вы что-нибудь знаете об Оделлосе и объединении с картофелем в борьбе против него? - кажется, странным говорить с съедобными овощами. Сам вопрос сквозит странностью, даже если бы он задавался какому-нибудь вполне себе одушевленному предмету, вроде человека.

- Мы ненавидим картофель! - воинственно произносит главный баклажан, вслед за этим нарастает гул других его сородичей, они катаются из стороны в сторону, выкрикивают бранные слова, восславляют Ахмадуса, - Они не во что не верят, сранные безбожники, - Эмма пытается успокоить баклажан, говоря, что тоже не поддерживает их образ жизни, но это вопрос жизни и смерти, тогда все овощи в этом помещении вдруг умолкают, главный подкатывается ближе к ней, - Кем ты пожертвуешь?

Эмма смотрит на Уилфреда грустно, мнется, она все еще не может смириться с тем решением, которая должна принять. А что, если она и детей потеряет навсегда, с другой стороны разве они и так уже все не потеряли, а главное себя. Одна она все это точно не сможет закончить. Ей даже рта не приходится открыть, чтобы произнести то, что, наконец, сформировалось в ее голове в слова, будто главный баклажан прочитал ее мысли. Если овощи еще и мысли читать умеют, то все это еще сложнее, чем казалось секунду назад. Что-то щелкает, будто бы человек пальцами, но не Эмма, ни Уилфред ничего такого не делали. Перед ними один за другим появляются дети или то, что с ними стало: корова, печенье орео, порножурнал, какая-то незнакомая девочка-подросток.

- Я не могу, Уилфред. Не могу, - она крепко смыкает ладонь на руке своего мужа или своей жены...Эмма отворачивается, ей не хочется видеть, как именно приносится эта жертва, по ее щекам бегут слезы.

Она пытается не думать о том, что весь этот престранный набор из предметов питания, одной девочки и просто предметов составляет ансамбль их детей. Лучше бы они были обычным ансамблем, как мечтала Эмма, когда-то, когда на примерно полгода подрабатывала в местной школе, подготавливая детей к соревнованиям по бальным танца. Но правда ли это, или это очередное воспоминание, которое в нее вложили доктора? Были ли вообще ее дети, когда-то людьми, и кем родилась она, человеком или тоже каким-нибудь овощем. Слушать тыкву слишком тяжело, Эмма крутит голову, закрывает уши ладонями, нет, она уже приняла решение. Все ведь и так непросто зачем здесь еще этот сморщенный овощ с старческим голосом. Конечно, она ничего плохого для Мередит не хочет, ни для кого из этого подвала, ни для кого во всем городе, в целом мире. Она ведь пацифист, за всю жизнь только и ударила, что Уилфреда по яйцам за то, что он открывал тушенку руками, когда они только-только поставили ему коронки на передние зубы, даже, если это было не по-настоящему, Эмма будет верить в иное. Хотя бы так, сохраняя некое подобия трезвости рассудка.

Самоубийство тыквы заставляет ее охнуть, прикрыть ладонью рот, шум от овощей чуть не разрывает перепонки, она и не думала, что те могут быть такими громкими, хотя она и не думала, что они вообще способны разговаривать. Эмма не сразу понимает о чем говорит ее муж, думает, что он как-то поможет тыкве или вон тому помидору, из которого давно пора сделать томатную пасту, но вместо этого он отдает ей фонарь, она смотрит на него заворожённо, на какое-то мгновение радуется, потому что понимает, что тот, наконец-то вспомнил ее, вспомнил детей. Хочет ухватить его, но ступает нечаянно на размашистый лист салата, который хрустит под подошвой, за это другие листки пытаются бить ее по ногам, а ей остается только хватать руками воздух, потому что кроме воздуха на уровне ее лица больше ничего и нет. И Уилфреда больше нет, он пропадает где-то в тыкве, хотя она все еще слышит подобие его голоса оттуда.

Эмма опускается на колени, запускает пальцы в тыквенное пюре, отбрасывает крупные семечки, хватается за продолговатое растение, после чего рассматривает его в своей ладони. Овощи кричат, что жертва свершилась, что баклажаны готовят свое войско, что судный день настал. Она же все пытается уловить в спарже дух своего мужа, которого она только-только вновь обрела и потеряла снова. Что их ждет, если они победят? Миссис Флинт ничего конкретного ведь не рассказала. Но Эмма слишком перепугана, ей, кажется, что спаржа шевелится, крутит подобием головки, она сжимает ее в ладони, поднимается с колен. Здесь его оставлять нельзя, если все это закончится плохо и для нее, она хочет, чтобы муж был рядом с ней до последнего. Шум овощей все нарастает, в этот момент, открывается дверь снаружи, оттуда выглядывает ее свекровь, на которую уже несутся воинственные баклажаны, вооруженные иголками. Где-то там же на выходе из подвала и входе в дом, к ним присоединяется войско картофеля, который, женщина, видимо принесла пока они тут пытались решить проблему союзничества с баклажанами.

- Это...? - Миссис Флинт не может выговорить имя Уилфреда, когда смотрит на спаржу в руках Эммы, ей слишком тяжко, она опускает глаза в пол. Кажется за все время женщина к ним обоим прикипела как к своим, вернее, сын ей и так был свой, а Эмма в не меньшей мере. Та в ответ кивает, пока на глазах снова выступают слезы, - Идем к вертолету, - она берет Эмму за руку, они проходят через весь дома, на задний двор, на котором открывается настоящая посадочная полоса, как будто летают тут не только вертолеты, но и вполне себе реальные самолеты. Только вертолета здесь не видать, Миссис Флинт отпирает стальную дверь в земле, с трудом поднимает ее, Эмме приходится помочь, следом они заходят в громадное помещение, очень похожее на бункер. Приходится потратить пару минут на то, чтобы все войска проследовали за ними, Эмма в это время осматривает то, что ее окружает. А окружают ее четыре вертолета разных размеров, цветов и, вроде как, технологий. Один выглядит как совсем старый, времен второй мировой войны, второй как что-то настолько новое, что ей, кажется, что таких технологий еще не существует, третий она вообще увидела не сразу, так как он был совсем маленький, детской игрушкой с заводом, а к четвертому ее уже тащила женщина.

- Это, чтобы взлетать. Это, чтобы ускориться. Здесь можно посмотреть уровень бензина, но тебе недалеко лететь, не понадобится. Это Радар смерча. Это указывает на лимит овощей в салоне, - женщина все продолжала ей что-то объяснять, а Эмма пыталась запомнить, но выходило плохо, в салон уже залезали баклажаны и картофель, которые во всю ссорились между собой. Она кивает головой, но понимает, что этот вот полет, очевидно, будет последним полетом в ее жизни.

- Я не сумею. Мы все разобьемся, - она уже пытается нажимать на какие-то кнопки, но ничего не происходит.

- У тебя нет выбора, Эмма. Прости, но пути назад больше нет, - хлопает ее по плечу, гладит пальцем спаржу, которая покоится в ладони Эммы, а следом захлопывает дверь вертолета.

Она чувствует как трясется земля, как над головой расходится земля, чтобы вертолет мог взлететь. Жмет на каждую из кнопок по очереди, после чего лопасти начинают вращаться с каждом оборотом набирая силу, ей становится все страшнее. Овощи среди нее выкрикивают что-то нечленораздельное, она крепче сжимает спаржу, молится настолько насколько умеет. В какой-то момент гравитация начинает отступать перед мощью вертолета, все в салоне чувствуют давление, кажется одна картошка, совсем старая даже превратилась из-за него в пюре. Эмма плохо понимает, что делает, но то, что их поднимает в воздух неотвратимая правда, то, что где-то снизу ей машет рукой Миссис Флинт, выбрасывает в небо кулак отчего выглядит почти также воинственно, как ее союзники в этой битве. Пока смерч отошел на приличное расстояние, Эмма позволяет себе осмотреться в попытке найти то, что напоминает залежи майонеза, чем дальше она поднимается от земли, тем очевиднее становится, что в том самом лесу, в котором она когда-то ходила с детьми по грибы, только раньше он точно выглядел иначе. Сейчас же это еле заметные деревья, выглядывающие из майонезного озера, на первый взгляд можно подумать, что это снег, но для плюс тридцати снег был бы странным событием, хотя стоит ли рассуждать о странности.

Резкий поворот в сторону озера, лететь оказывается не так уж далеко, только проблема в том, что Эмма не понимает как можно приземлиться, особенно туда, где везде майонез. Она все пытается найти нужное положение, приноровиться, пока одна из лопастей не цепляется за самое высокое дерево в лесу, которое Эмма почему-то не замечает. Дальше все происходит слишком быстро, единственное, что она осознает, что нельзя размыкать ладонь, а уже в следующее мгновение, Миссис Флинт оказывается по самую макушку в майонезе. Во рту стоит его привкус, видимо, потому что стоит его выплюнуть, что она и делает. Она ощущает покалывание в теле, а в голове проносятся какие-то странные мысли, ей вдруг хочется обнять своих коров, почесать яйца и пожевать зубочистку. А мир вдруг теряет краски, неужели залежи возвращают ее к форме Уилфреда, неужели все это правда так как говорила ее свекровь или его мать?