Есть ли разница между работой и долгом, если по сути, одно вытекает из другого или по-другому, все это одно и тоже. По крайне мере для Фабиана. Эта жизнь от опасности до другой опасности, кажется, иного он и не помнит. Он и не хочет помнить, это делает больно это заставляет бояться, Пруэтт бежит от этого семимильными шагами и остановить его некому. Он забывается в работе, а когда она кончается на смену приходит орден феникса. Он почти счастлив, что это есть в его жизни, должен быть счастлив другим вещам, но не получается. Занимает голову только одним, тем, чтобы делать правильно, делать хорошо, как надо. Кто-то другой должен заниматься прагматичными вопросами, вроде: «Что такое правильно?» и «Может ли быть »хорошо" одинаковым для всех?". Если Фаб станет об этом думать он наверняка сойдет с ума, ему, кажется, что когда-то он даже был к этому близок, как и его жена. Он нашел выход, выбрался из безды, или только так думает.

Его преследуют призраки, приходят во снах, дергают его за руку, как дергал Йох, Пруэтт опускает глаза, но там ничего нет. Он просыпается в поту по три раза за ночь, встает, чтобы сделать пару глотков воды, думая, что дело в нехватке воды в организме. Он знает, Сири тоже плохо спит, но боится обсуждать с ней это, боится, что все те их общие призраки выберутся наружу, что им с ними тогда делать. А потом он целует Джози в лоб, смотрит как та сладко посапывает, радуется, что у него есть она, что у них есть она. Ему хочется дать ей все, уберечь от всех. Он со страхом думает, что будет, когда та пойдет в школу, а, когда найдет себе парня? Пруэтт ведь никогда не хотел быть таким отцом, который держит в ежовых рукавицах, но чувствует, что становится таким сам того не осознавая. И делать с этим ничего не планируется, есть более важные вещи.

Сегодня на его лицо снова образовалась улыбка, когда они схватили парочку пожирателей, но следом всегда идут эти треклятые «Но». Этими «но» обычно бывают: жертвы, ранения, и менее страшное, вроде проколов в задании. Он хлопает по плечу своего сегодняшнего напарника, потому что тот застывает, когда понимает, что желаемое они получили ценой третьего в их команде. Фабу бы вздохнуть, потому что это не он, но он лишь может думать о том, каково семье этого бедняге. Ему жаль напарника, он говорит слова сочувствия, вкладывая в них все, что он чувствует на самом деле. То, что все это ужасно и несправедливо, то, что его будут помнить как героя и вообще пожирателям достанется за то, что они сделали. Но далеко не все это правда, потому что помнить его некому особо, все это замнется, никто и не заметит, что погиб какой-то член ордена феникса, потому что и ордена то самого по факту нет. Все они призраки, подобно его сыну, только у них все еще есть тот самый призрачный шанс.

Он замечает, что ссадины на лице только тогда, когда уже почти входит в дом. Чертыхается, потому что это может быть очередным поводом для того, чтобы поскандалить с Си, а он уже слишком устал. Ничего, он разберется с этим утром, она наверняка уже давно спит, поэтому беспокоится не о чем. Фабиан прикасается рукой к щекам, думает о том, что проехаться лицом по камням это еще не самое ужасное, что могло с ним случится. Заходя он оттряхивает куртку от грязи (нужно было бы это сделать на улице), которая успела собраться на ней, пока он валялся на земле, вешает на крючок у входа. Старается тихо закрыть дверь, чтобы никого не разбудить, когда его окликает знакомый голос.

- Си, ты напугала меня, - а ведь он аврор, но сердце и вправду на мгновение убежало в пятки. А что, если бы это был какой-нибудь пожиратель? Он уже мысленно делает себе пометку, что нужно быть еще больше начеку, чем обычно, - Почему ты не спишь? - он поднимает глаза на часы, после чего его глаза расширяются, он почему-то думал, что сейчас не более двух. Хотя два это тоже не особенно-то рано, учитывая, что он ей обещал, - Уже четыре часа...Прости, - опускает голову и проходит на кухню, чтобы налить себе воды, прежде чем лечь спать. Тем более, что спать осталось всего ничего, до того как снова нужно будет отправляться на работу, - Я знаю я обещал, - он судорожно пытается придумать легенду, в которой никак не будет упоминаться орден, потому что эта тема для Сигрид слишком болезненна, а он не настроен снова выяснять почему он пытается умереть раньше времени, - Но, там вампиры напали на одну маггловскую деревушку. Еле вырвали старушку из их зуб. Я же не мог сказать, что моя жена меня ждет, поэтому, вы тут как-нибудь сами?

Пару тяжелых вдохов, чтобы сдержать в себе раздражение, неужели она не видит, что он и так измотан сегодняшним днем. Что, учитывая обстановку за стенами этого дома, а может быть даже и не за ними, потому что уже даже в домах нельзя чувствовать себя в безопасности,  ей стоило бы радоваться, что он вообще возвращается домой. Может пару раз ему и приходилось задерживаться не на часы, а на дни, но Фаб всегда возвращается, неизменно. Даже тогда, когда и не хочется вовсе, потому что он знает, что его там ждет, тарелка супа, сухое приветствие и очередная претензия. Он и сам не замечает, как не остается в долгу, когда обвиняет Сири в том, что она тоже все делает не так, что могла бы его поддержать, что могла бы уже уйти со своей работы, чтобы тот не боялся услышать, что очередное нападение случилось на ее магазинчик.

- Что ты хочешь, чтобы я сказал, Си? - еще один вдох, засучить рукава свитера, взять стакан с полки, налить в него воду из кувшина на столе. Все еще не смотря на жену, потому что ничего нового он там все равно не увидит, - Ты же знаешь, - только ей все равно, - Я бы никогда не нарушил обещание, если бы мог. Это зависит не только от меня, - он уже устал объяснять, оправдываться за то, за что оправдываться и не должен вовсе, - Почему тебе так сложно понять? Мы же вроде оба говорим на английском, - если бы нужно он бы попробовал освоить и какой-нибудь иврит или даже клингонский диалект, но Пруэтту кажется, что все это не поможет, он говорит одно, а в уши жены влетает совсем другое, будто ему все равно, будто ей тут хуже всех. Но они бы могли посоревноваться, побороться за звание самого травмированного волшебника в этом доме.

Может, если бы Сири хотя бы раз побывала с ним на задании, или просто побывала на его работе, послушала, что говорят кругом, знала в деталях, что порой даже умереть не так страшно, как попасть в лапы к пожирателям. Порой ночью он прижимает ее к себе, думая о том, что не задумавшись отдаст за нее жизнь, за нее и за Джози, при этом совершенно не задумываясь о том, каково им будет без него. Нет, они переживут, смирятся, зато будут живы, это ведь правильно, по другому и быть не может.

- Какая история тебя устроит? - он делает глоток воды, кажется, впервые за много часов, пока они сидели в засаде, пока пытались захватить пожирателей без весомых потерь, пока Фаб старался не моргать, чтобы не упустить роковой момент. Как будто ему самому нравится сочинять небылицы, - Я говорю тебе правду - но это тебе не подходит, я вру - тоже не то. Я все пытаюсь попасть, но мажу мимо, может ты научишь меня, Си? Ты же продавец, тебе не привыкать впаривать всякую хрень, - он поддается на ее касания и поворачивается, смотрит ей в глаза и ему снова стыдно где-то в глубине души. Оттого то он старается лишний раз избегать с ней зрительного контакта, будто жена смотрит куда-то глубже него, давит на то, что он постоянно прячет в себе и вытаскивать не хочет. Это все манипуляции, Фаб слишком хорошо ее знает, но они все еще взывают к его совести, но вся совесть пущена на другие свершения. Более важные, как ему кажется, менее локальные, если менять что-то, то кардинально, и это требует всего его без остатка.

Ему и хочется ей сказать, что скоро все это кончится, еще пару дней, может быть недель, в разрезе всего происходящего все это короткий срок, но разве Фаб может знать. Разве может он знать, что за собой потянет даже сегодняшняя облава, эти два пожирателя у них, кто гарантирует, что их не попытаются найти, что не найдут в конце концов, по пути убив парочку орденосцев, которые в этом участвовали. Он пытается меньше светится, зная, что за его спиной слишком много того, что страшно потерять, но он аврор, он Пруэтт, грудью на амбразуру, жизнь за светлое и безоблачное будущее, если даже не для себя, то для других точно.

- Си, прошу тебя, я устал. Я хочу спать, - он делает попытку развернуться по направлению к спальне, но все же позволяет усадить себя, дать залечить ссадины, хотя он бы оставил все как есть. Еще, когда он был стажером их учили не залечивать такие вещи, чтобы лучше помнить о своих ошибках, - Я не могу быть здесь, - и не только, потому что все в этом доме напоминает о их сыне, не потому что сидеть на месте еще страшнее, чем сидеть в засаде, просто это не Фаб, пережидать бурю для него - предать себя, - он опирается локтями о колени, сжимает ладонями лицо, шумно выдыхая в них же, снова устало поднимает глаза на Сигрид, - Это война, Си, пока я здесь с вами убивают чью-то мать, сестру.. - про детей он не договаривает, она и сама неплохо справляется с этими упоминаниями, - Ты готова жертвовать ими из-за своего эгоизма? Неужели они хуже, чем ты? - он никогда не замечает, как ставит других выше собственной семьи, не замечает как почти жертвует ими эфемерной победы, будто вот протяни руку и она упадет ему на ладонь. Будто он знает, что вообще делает, а не слепо следует за приказами, за благими целями, смысл которых далеко не всегда понимает до конца.

- Я жив и ты меня видишь, -  он вперяет в нее взгляд, приподнимая брови, начинает злиться из-за того, что та использует дочь, чтобы продавить его, - Никто меня не будет хоронить. Джози хочет есть из миски кошки, играть в чаепитие с игрушками и спать тогда, когда захочет она, а не ее родители. Также как любая четырехлетка, - ребенок уж точно не задумывается о том, что там делает его отец, пусть бы хоть через скакалку прыгал вместо охоты на опасных волшебников, ей бы было все равно, - Вот чего она хочет! Прекрати использовать ее, чтобы спрятать меня под свою юбку, Си! - он повышает голос, но тут же вспоминает про спящего ребенка и продолжает тише, - Я должен бросить все, чтобы что? Чтобы держать тебя за руку, трястись вместе? Так тебе будет легче? Пока моя семья... - он уже жалеет, что так говорит, потому что под семьей сейчас имеет в виду далеко не жену и дочь, - борется. Пока все борются. Тебе правда хватит дня? А, Си? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты успокоишься, если я останусь на день? - у него дежавю, кажется, они возвращаются к этому разговору все и снова в той или иной вариации. Они ходят по кругу, а круг тот все раскаляется до красна, как сейчас Фаб. Он знает, что все равно не сможет дать жене того, чего она хочет, потому что долг для него все равно важнее, он не может подвести аврорат, не может подвести орден, сейчас, когда важен каждый человек.

Укол за уколом, будто соревнование, но это какие-то неправильные соревнования, даже квиддич не проводят так часто, как их проблемы всплывают на поверхность. Сколько не топи, будто воздушный шар лишь наполовину наполненный водой, на другую воздухом, все время возвращается к одному и тому же состоянию, разве что, лопать его еще никто не пытался. Она выкручивает его слова, понимает как хочет, разворачивает на сто восемьдесят градусов, если посмотреть с этой стороны, он и вправду тот еще говнюк. Фабиан же стоит по другую сторону, хотя, вроде бы, они должны стоять на одной стороне, бороться за одно и тоже, но Сигрид цепляется за него, пока он борется. За них в том числе, если бы не боролся за них, ничего бы у них не было, Джози, вороха животных, всех этих дней, в которых они были счастливы, Йоха, которого нет, но, который все же был. Пруэтт не на секунду не сожалеет о том какой выбор делает в жизни, не об одном из них, но слишком часто видит в жене совершенно иное.

- Мерлин, Си, что ты несешь?! Ты себя слышишь вообще? - он никогда не воспринимал всерьез ее метания в том по какому пути пойти, потому что для него все было очевидно, ребенок куда важнее, чем какие-то там стремления. Если бы Фаб мог он бы забрал все проблемы, которые на нее свалились, впрочем, он и так делал все, чтобы ей помочь, отпрашивал ту с уроков, когда ее снова одолевал токсикоз; писал за нее конспекты, в конце концов, пару раз даже вставал по ночам на крики сына, но, конечно, на фоне ее жертв всех его действий всегда было слишком мало, -  Ты бы променяла все что у нас есть? - пусть теперь это «все» и отличается от того, как они же представляли его раньше, - Давно ты так думаешь, что меня не стоило слушать? Я думал мы решали вместе, а выходит я все решил за тебя. Удобно, наверное, быть жертвой? - он пропускает мимо ушей снова про это «вовремя», потому что знает, что ее это не устроит, найдет за что еще зацепится, зачем менять шило на мыло.

- Тогда останься дома, - он цепляется за ее слова о усталости, у каждого из них свои триггеры, свои слова-крючки. Для него это попытка оставить жену дому, может это и лицемерно, но ему плевать. Это звучит почти холодно, хотя должно было звучать почти тепло, потому что Фаб за нее беспокоится, но сил на тепло и вправду критически не хватает, вот бы поспать, тогда он будет готов поговорить, только вечером, который, очевидно, снова перетечет в ночь, - Ты все утрируешь, - Фаб крутит головой, не соглашаясь с ее словами, убиваться он не хочет и героем себя не считает, - Ты считаешь, что я не готов? - он сокращает между ними расстояние, нависает над женой, - Что заставляет тебя думать, что мне хорошо там? - взбрасывает руку в сторону окна, - Что я не думаю каждую секунду о том, чтобы сделать все, чтобы вы были в безопасности? Думаешь мне вообще где-то хорошо? - после всего-то. Пруэтт все ищет воздуха, но куда бы он не пошел везде сперто, он везде наполнен воспоминаниями, сам Фаб. Даже, если он эгоист, получается они стоят друг друга, только вот он не принимает на себя эту характеристику, отбрыкивается, нет, если бы он был эгоистом, то не думал бы о всех тех вещах, о которых думает каждую секунду.

Он пытается не реагировать на ее насмешку. Что он может сделать с тем, что ей мало, разорвать себя надвое? Ему бы попробовать хоть раз поставить себя на место жены, но он не хочет, боится, боится, что тогда станет думать иначе, перестанет принимать правильные решения. Все это эмоции, не более, если бы каждый аврор поддавался этим самым эмоциям ничего хорошего бы из этого не вышло, этому учат еще на стажировке и Пруэтт хорошо уяснил эту истину, хотя временами и не соблюдал. Но с Сири у него это почему-то получалось лучше всего, возможно, потому что та своими переживаниями давила на него так сильно, что приходилось соблюдать какой-то баланс, закрывая для себя некоторые опции.

- Ахрененно! - он ведь совсем не это имел в виду, а действительно семью: Пруэттов, Уизли, только об этом сказать не успевает, когда ему в лицо прилетает холодная вода. Он жмурится, потому что глаза были широко раскрыты и ощутить на роговице непрошенную влагу извне оказалось не очень приятным. Трет ладонями лицо, думая, что жена в конец двинулась, - Вы те, кто не дает мне лечь спать в четыре часа утра! Четыре. Ты хочешь, чтобы я не сдох за пределами дома, решила заебать меня здесь до смерти?! Зато дома? Рядом с тобой? - и почему он теперь объединяет Си и Джози в одно. Он вообще так не думает, просто сил сдерживаться уже не остается, он и голос своей не контролирует, опирается ладонями о стол, сжимает столешницу крепче. Замирает, когда та пытается его выгнать, на мгновение это отрезвляет, - Что? - до такого они еще не доходили, он надеется, что та просто вспылила, как, в общем-то и он.

Фаб наблюдает как Сигрид пытается собрать осколки, присаживается рядом с ней, предварительно стащив со стола полотенце, хочет протянуть его ей, чтобы та не собирала голыми руками, хотя бы полотенцем. Замечает как та режется, ему всегда было сложно переживать, когда ей было больно, только, видимо, моральные травмы на это не распространялись. Притягивает ее руку к себе, параллельно вытаскивая палочку, чтобы зажечь на ее конце люмос.

- Ты же это не серьезно? Чтобы я ушел? - он снова не смотрит на нее, всматривается в палец, в попытке найти мелкий осколок и вытащить. Хоть с этой болью он может ей помочь, а от другой уворачивается. Знает, что там в ее взгляде, боится, что уведет там положительный ответ, но ведь он все равно никуда не уйдет. В любой из войн он борется до последнего, и за нее, если что будет бороться, даже, если ей, кажется, что это не так.

А когда этот момент настал? Все это произошло не сразу, катилось как снежный ком, в конце концов, накатившись на них своей тяжестью, придавливая к земле с каждым новым движением. Сначала был снег, холод, они замерзали, потому что из тепла их вырвали, также резко, как вырвали Йоха из рук, лучше бы из рук. Можно было бы думать, что они боролись за его жизнь, но в действительности все произошло быстрее, вслепую, от этого еще тяжелее, от этого вина хаотична, она не стоит на месте, ей можно бросаться, примерять как одежку, кому в этот день она больше пойдет? Конечно, Фаб винит себя, винит всех, пытается держать это в себе, не выказывать, но удается спрятать только свои угрызения совести. Других грызть легче, пока занимаешься этим, можно отпустить себя на мгновение, дать почувствовать, что не все лежит на твоих плечах, если виноват кто-то еще, значит эта парадигма ошибочна.

Но и холод прошел, хотя ком не таит, теперь катится по грязи, собирает ветки, землю, песок, иголки, упавшие с елей. Все это врезается в них, все это орудие для обороны и нападения, если моргнешься лишний раз, пропустишь удар. Си бьет его больно, когда говорит, что ей бы было лучше без них, о том, что ему лучше без них. Это не правда, он уверен, как не правда и про него. Вне дома не лучше, там также плохо, как и здесь, только там он полезен больше, в этом вся разница. Но он не решается произносить это вслух, поэтому просто молчит, чувствует, что разговаривает со стеной, а такая игра ему никогда не нравилась. Может дать той, наконец, выпустить пар? Следить за тем, как слова гневно вырываются с губ, раньше он смотреть на эти губы иначе. Кажется, с тех пор прошла целая вечность. Эта перманентная усталость не оставляет ему шансов, не оставляет интересов кроме стремлений победить какого-то будто сказочного монстра.

- Это работа аврора, Си, - было бы странно, если бы он не заботился об этой самой безопасности всех людей. Кто бы его тогда повысил, кто бы его хлопал по плечу, говоря, что он хорошо справляется со своей работой. Орден не так уже сильно что-то меняет, - А какие ты придумаешь претензии, когда я начну появляться дома вовремя? - глаз за глаз, будто он не бьет под дых самого же себя. А она все продолжает удары, когда они касаются дочери это еще сложнее, Фаб ведь только делает вид, что ему не тяжело самому не видеть Джози. Что ему не хочется как-нибудь днем прогуляться с той на детскую площадку, выпить с ней из ее чайного сервиса, занять место мишки, который уже давно занял место Пруэтта. Он уже давно не помнит, когда видел ее не спящий, - Когда она вырастит она поймет, почему меня не было, я ей объясню. Тогда, когда по улицам можно будет ходить по одному, когда маглорожденных перестанут убивать просто ради веселья, когда.., - не будет страшно оставить ребенка дома без присмотра. Но он не решается это произнести, как и многое другое связанное с Йохом, от этого никому лучше не будет. Хотя может и стоило давно сесть и обсудить это, но, градус усталости не позволяет взглянуть на что-либо трезво, только через пелену страха, упреков, злобы.

Фаб все ждет, что она скажет ему, что все это не серьезно, что никто никуда никогда не должен уходить. Нет, дело даже не в «должен», пусть скажет, что не хочет, чтобы он уходил, потому что как она может думать иначе. Неужели он и вправду должен ставить на часу весов призвание и семью, неужели страх разрушает их настолько, что они готовы все разрушить? Он точно не готов, Фаб надавливает ей на палец, когда удается рассмотреть, куда вошел осколок, чтобы тот вырвался на свободу, зажатый меж тканей пальца. Ему бы сейчас тоже вырваться, вот и за окном уже начинало светать, а он поднимает глаза на жену, вопрошая о ответе, когда слышит голос Джози.

Он улыбается дочери, Пруэтт рад видеть ее, кажется, у той подросли волосы с того раза, когда он видел ее последний раз при свете. Джози даже подросла немного или ему так уже кажется, когда глаза с трудом различают силуэт в подступающем рассвете.

- Бесенок! - он подхватывает дочь на руки, проводит ладонью по смятым волосам, - Что это у тебя за прическа такая? Взрыв на макаронной фабрике? Я бы сейчас скушал макароны, - он театрально вгрызается в волосы ребенка. Джози заливается смехом, а после  хватает того за шею и крепко вжимается, не желая отпускать отца, которого не видела так долго.

- Па-а-а-а-ап, - она тянет, будто наслаждаясь тем, что есть кому это можно протянуть, хватается маленькими ручками за ворот его свитера, - Пап, а почему ты мокрый? - девочка задумывается, - Мама, мне вот сюда, - она указывает на свою шею, - вешает штучку, которую, если что можно мочить. У тебя такой нет?

Фаб смеется, да, в следующий раз он задумается о слюнявчике, прежде, чем перешагнет порог дома. Он и не заметил как вода стекла под одежду, слишком уж они с женой были увлечены, тем, чтобы выяснить, кто главный гавнюк в семье. Дочь на руках его успокаивает, ему даже жаль, что он не может провести с ней всю оставшуюся ночь, играть во что-нибудь вместе. Тогда он точно пропустит какое-нибудь заклинание и семье придется его хоронить.

- Потому что у меня рот дырявый, - он указывает пальцем себе на рот, - Видишь какая огромная дыра? - Джози заглядывает ему в рот, но чувствует какой-то подвох, надувает губы, - Мама права, Джо, пора баиньки, - та насупливается еще сильнее, - Ну чего ты? Давай поиграем завтра вечером? - каждый раз он искренне верит в то, что завтрашний вечер он проведет с ней, и каждый раз обманывает сам себя. Даже дочь уже не верит, мотает головой.

Он направляет палочку на осколки, собрав их заклинанием посылает в мусорное ведро. Уже собирается направиться в спальню дочери, чтобы уложить ее, но останавливается, чтобы взять руку Сигрид в свою, зовя с собой. А Джози все продолжает болтать, рассказывать что-то про свой день, пока Фаб накрывает ее одеялом. Они с Сири садятся у изножья кровати дочери, та отказывается отпускать его руку, а он отказывается отпускать руку жены. Видимо, спать им сегодня на полу.

- А что такое охуел? - изрекает девочка на повышенных тонах, почти таких же, как это произносила Сири. Он ведь думал, что та почти заснула.

- Да, правда, что это такое? - он смотрит на Сири, сжимает ее ладонь крепче, говорит тише, - Я не хочу уходить, Си. Скажи, что и ты этого не хочешь, я не хочу уйти сегодня на работу, - всего через каких-то пару часов, -  с мыслью о том, что мне некуда возвращаться, - он пододвигает ее колени ближе к себе, обхватывает руками.