Она отодвигает от себя тарелку со здоровенным куском яблочного пирога, кривится, пахнет он посредственно, примерно также как пахнет то, что Эмиль называет готовкой. Хотя последнее пахло все же лучше, но не сильно. Сполна поковырявшись вилкой в этой сомнительной субстанции Эмма делает вывод, что все с этим предметом маминой гордости кончено, кончился ее век хорошей хозяйки, как кончается век всего хорошего. Ей кажется, что какой-то из ее таких веков как-то незаметно тоже подошел к концу. Правда она не может точно понять когда именно, и что конкретно этому предшествовало, но дома стало как-то неспокойно. Напряженно что ли.

Оделл кидает на нее непозволительно подозрительные взгляды, задает странные вопросы, суть которых зачастую ей понять не дано, срывается, толи от того, что за пределами их дома что-то идет не так, толи потому что у них все не так. Она это чувствует, все это «не так» сквозит между ними, отдаляя все дальше и дальше, и она почему-то даже не против. Это кажется почти логичным и закономерным, что их все еще связывает, долг или любовь, эфемерное счастье или в действительности ничего? Миссис Селвин и сама не заметила как начала задаваться всеми этими докучающими вопросами, потому что вроде бы они были всегда, но и нет. Это тревожит, а еще тревожит, что ни один из вопросов никогда ее никуда не приведет, ведь Селвин все еще вторит, что любит ее. Говорит, что не может без нее жить, а в следующую секунду кидает, что ей этого никогда не понять, что она слишком глупая, чтобы оценить все, что он ей дает. Сжимает ее в объятиях слишком крепко, впивается пальцами в плечи, будто желая слиться с ней в одно, чтобы быть всегда рядом.

Сама же отгоняет о себя дурные мысли списывает тревожность на свое положение. Миссис Корнфут говорит, что и не так сходила с ума в беременность, Эмма только надеется, что это не зайдет так далеко, как у ее матери. Ей она еще не рассказала, никому не рассказала, потому что боится того, чего может так и не случится. Боится радоваться, боится сделать лишнее неверное движение, вся она один сплошной нерв, в который то и дело тыкают пальцем. Масло в огонь подливают очередные новости о погибших, неужели в газетах нельзя писать что-то более позитивное? Кажется, самое время подписаться на какую-нибудь газету для кисейных барышень, по крайне мере подобная макулатура не будет вызывать в ней излишнего беспокойства. Вон на одной из страниц какие-то ненормальные выпрыгивают из здания Мунго, предварительно разнеся в нем дыру, странно, что виновников так и не нашли, видимо, были заняты более важными делами. Как спокойно жить в мире, в котором даже больница не является безопасным местом?

Очевидно, нужно немного больше времени посвящать искусству абстрагирования. Потому она решает немного прогуляться. Накидывает на плечи серое пальто, чуть румянит щеки, чтобы лицо не сливалось с упомянутым одеянием, кладет палочку в небольшую сумочку и аппарирует в косой переулок. Ей уже почти странно прогуливаться где-то одной, кажется, Оделла слишком захватили все эти насущные проблемы, так как тот начал забывать приставлять к ней сопровождающего, а может просто перестал подозревать ее непонятно в чем?

На самом деле, порой Эмма думает, что не прочь, чтобы его подозрения были справедливыми, это бы не было так обидно. Не было бы так обидно, что они слишком часто ругаются, что ей делают больно не только словами. Если бы у него были основания. Она даже временами поглядывает на своего приятеля среди драконологов, а потом думает, что это все гормоны и поддаваться им не стоит. Хорошо еще, что Селвин мысли ее не читает, или нет.

Она снова забредает к волшебному зверинцу, ноги всегда несли ее куда-то по направлению к животным (даже, если это были люди), когда-нибудь она обязательно себе кого-нибудь приобретет. А пока Эмма только подружилась с продавцом, который рассказывает ей всякие диковинные истории про своих питомцев, коих у него великое множество, даже больше, чем на продаже. Только людей здесь сегодня даже слишком много, она с трудом проталкивается, машет рукой щуплому старичку за прилавком. Тот даже не замечает, чересчур увлеченной консультацией пожилой дамы о том, чем лучше кормить глизеня ядовитыми мухаморами или личинками пикси. От последнего Эмме становится как-то не по себе, еще и душно так. А потом взгляд и вовсе падает на крайне мерзких слизней, которые свою же слизь и пожирают.

На лбу выступает пот, она стирает его рукавом пальто, сама взглядом мечется по помещению, думая как бы быстрее его покинуть, прежде, чем ее не покинула малая порция маминого пирога, которого, вероятно, хватит для того, чтобы ее оконфузить. Эмма отодвигает какую-то дамочку с мерзким голосом, но чувствует, что дальше этой дамочки ей уже не пройти, и именно в этот момент она замечает на полу чью-то сумку. Селвин делает все быстро, будто каждый день блюет в сумки незнакомых волшебниц, она надеется, что вещь принадлежит кому-то очень и очень плохому, так что ничего такого предрассудительного она и не делает. В конце концов, сумка довольно безвкусная, со всеми этими рюшками и цветным стеклом. Да Эмма почти одолжение делает ее владелице, избавляя от столь скверной вещицы.

Но избавить стоило и себя от этого теперь уже слегка оскверненного места. Только бы никто ее не видел. Но надежда на это как-то слишком стремительно ее покидает, когда из толпы до нее доносится детский голос. Но она не останавливается, еще есть шанс смыться, если что она прикинется ветошью, как она умеет. Только обернувшись на голос, она сделала еще одну фатальную ошибку, потому что на ее пути внезапно нарисовался какой-то волшебник, в которого она с феноменальным успехом влетела, чуть не сбив того с ног.

- Ой! - говорит она на вдохе, ситуация и вправду какая-то неприятная, - Простите меня, пожалуйста, -  кажется, по дороге она снесла парочку колб с червями, она опускается на колени и пытается их собраться, не смотря на мужчину, бормочет почти под нос, - Я говорила Чарли, что хранить червей в колбах это не практично. Вот их кто-то и снес... - все же стоит выйти, определенно, она с трудом сдерживает подступающую рвоту, а сумок рядом и не осталось. Еще и девочка какая-то подбегает, а у нее только звон в ушах.

- Эмма! - ей все кажется, что голос, который называет ее имя где-то глубоко внутри, снаружи его быть не может, потому что снаружи стоит шум и гам, все что-то спрашивают наперебой, тянутся руками к верхним полкам, чтобы схватить товар по скидке. Она и не знала, что сегодня началась распродажа, да, кажется, Чарли что-то говорил, что срок годности корма для питомцев вот-вот закончится, а это значило только одно, вот такой вот неприятнейший сюрприз в виде толпы волшебников.

Кто бы мог ее здесь узнать, тем более, что голоса она пока различать не разучилась, и этот ей совсем не знаком, даже отдаленно. Да и с детьми она не особо общается, только звонкие каблуки на туфлях девочки отдают ей прямо в виски, она их сжимает, трет, в попытке прийти в себя. Ей даже неважно, что она только что чуть не сбила какого-то волшебника, вообще-то сейчас важнее побыстрее собрать червей, да так, чтобы не ощущать на коже эту слизь, цвет которой вызывает неприятные ассоциации. Но они все ускользают сквозь пальцы примерно как ее терпение, или запас свежего воздуха. Нужно бы порекомендовать владельцу магазина что-то с этим сделать иначе при каждом таком ажиотаже посетители невольно будут учувствовать в игре: «угадай в чью сумку наблевали».

Пока рядом с ней только руки невольной жертвы ее несбывшегося побега, и они кажутся плохой альтернативой, впрочем, они неплохая альтератива, например, ее руках, которые то и дело сливаются с полом, что странно, учитывая, что тот салатового цвета. Эмма раньше не замечала, что у ее ладоней такой оттенок, вероятно, слизняки выпустили из себя что-то такое, что раскрасило ее мир в более красочные оттенки. Только вот в детали вдаваться не хочется, потому что, если вдаваться, в голову сразу же проникают мысли о том, что кто-то насрал ей прямо в руки. А она подобное планировала еще месяцев через шесть не меньше, хотя, если покопаться в памяти, можно вспомнить тот случай, когда ее лучший друг детства попросил подставить руки и закрыть глаза. Хорошо еще, что она всегда любила подсматривать и вовремя вырвала руки из под огня, потому что огня там было и вправду с излишком. Они с Флинтом тогда проводили дегустацию фермерских перцев ее тетушки, и парочку были достойными настоящих драконов.

-Спасибо, сэр, - мямлит Эмма, пытаясь поднять с пола, только получается паршиво, вместо этого она опирается на руку волшебника, чуть ли не заваливаясь на него. Смотрит виновато, пытаясь улыбнуться, - Мерлин, чувствую себя идиоткой. Вы не поможете мне выйти отсюда, воздух такой спертый, боюсь, если я останусь здесь, то снова снесу кого-нибудь, - она старается держаться молодцом, хотя перед глазами все плывет, как и плывет волшебник, за которого она так беспардонно схватилось. Ей кажется, что его рука трясется, или это трясется Эмма, разобрать слишком сложно.

Пока идет она смотрит в пол, чтобы если что спикировать наиболее травматично, ее же учили спрыгивать с дракона, неужели она не сумеет приземлиться с чуть более меньшего расстояния. Правда, когда она летала на драконе видимость была чуть-чуть четче, примерно в десять раз, а может и больше. С драконами ей куда спокойнее, чем сейчас, толи оттого, что обычно она летает с кем-то, толи оттого, что обычно она закреплена на них весьма и весьма крепко. Закрепиться за волшебника, кажется, уже совсем наглостью, но она все же позволяет себе вцепиться в него чуть больше, чем позволяет этикет, для людей незнакомых. Да и незнакомых ли? В конце концов, за двадцать девять лет много ли осталось волшебников, которых она не встречала так или иначе? Другой вопрос, что запомнила она единицы, зачем ей те, кто по сути не несет никакой ценности, привязанности.

Когда они, наконец, прорываются сквозь плотную пелену людей, лучше ей становится не сразу. Сначала она сгибается пополам, дышит слишком часто, ждет пока каменная кладка лютного переулка начнет детализироваться, когда начнет отступать тошнота, а с ней и звон в ушах. А, когда последствия тесного взаимодействия с магизинчиком, не пригодным для приятного времяпрепровождения, все же отступают Эмма вскидывает голову к небу, делает глубокий вдох ртом, а потом выдыхает носом. Снова повторяет это незамысловатое упражнение, Оделл говорит, что так можно победить приступ мигрени, а раз уж ее случай чуть легче, значит его он точно победит.

- ...Эмма, ты что-то покупала драконам? Когтечистку?  - первую часть предложение она уловить не успевает, хотя, кажется, она и не особо-то бы помогла. Она поворачивается к источнику вопроса, вглядывается в лицо девочки, но яснее от этого не становится. Откуда она знает про драконов, кто ей мог рассказать, что это ее работа? Потому что Селвин что-то совсем не припомнит никого, у кого бы мог быть ребенок ее возраста. Слишком странно.

- Кажется, духота отбила мне последние мозги, - может она просто забыла, всякое бывает. Она часто что-то забывает последнее время. Помятуя упомянутое, Эмма засовывает руку в сумочку, чтобы убедиться, что палочку с собой взять она не забыла, - Мы с тобой знакомы,  милая? - только вот палочка на месте, осталось только выяснить, забыла ли она еще что-то или это просто детская воспаленная фантазия.

Наверное, будь это фантазией, Эмме было бы спокойно. Ей бы хотелось подтвердить свои догадки, может с этим ей поможет волшебник, за которого цепляется девочка. Но в его лице она не находит ничего такого, чтобы зародило в ней уверенность в себе. Скорее наоборот, он смотрит на нее как-то странно, но и знакомо одновременно. Вот его она точно знает, причем очень хорошо, настолько хорошо, что где-то внутри что-то больно щелкает, когда к ней приходит осознание, того, кто перед ней. Что должен чувствовать человек, обманувший друга и бросивший все это на волю случая, который, впрочем, ничем хорошим не закончился. По крайне мере для нее. Она потеряла лучшего друга, выбрав гордость, выбрав любовь, но не  ту любовь, которая случается между друзьями. Все это будто совсем свежо, то как она переживала первый год без него, как терзала себя тем, что не попыталась ничего изменить. Но Селвин убедил ее в том, что так будет лучше всем. Что дружи они дальше, все бы это закончился разбитыми сердцами или тем, что родители бы стали видеть в этом что-то большее. Она почему-то ему верит, все это звучит так по-настоящему, а зная родителей Флинта, такой исход совсем не трудно представить. Что должен говорить предатель спустя много лет?

- Флинт? - она мнется, трет пальцы пальцами другой руки. - Уилфред Флинт? - этой встречи она уж точно не ожидала. Все это как-то неприятно и все еще стыдно. Так все-таки, что должен говорить лучший друг спустя много-много лет. Но для нее он все еще друг, даже смешно как такое может быть, как может быть другом тот, от которого фактически отказались в угоду своему комфорту... - Я тебе не сделала больно? - неловкая пауза, - В смысле, я не слишком сильно в тебя врезалась? Мне показалось у тебя что-то хрустнуло.

Так странно с трудом подбирать слова, чтобы не сказать чего-то лишнего, чего-то неуместного. Странно смотреть на Флинта и возвращаться в семнадцать лет, туда, где самые главные проблемы жизни были чем-то вроде: как прогулять занятии и не попасться на этом, как наиболее изощрено обозвать неприятеля или не дать задохнуться лучшему другу от Берти Ботс, которые тот затолкал в рот под завязку. Ей бы сейчас тоже не помешало бы что-то запихать в рот, чтобы не пытаться делать вид будто они всего лишь старые знакомые и связывают их только общие воспоминания, а не целая жизнь. Жизнь благодаря, которой она та самая Эмма, которая сейчас стоит перед ним, хотя, конечно, уже не совсем та.

Это легко можно понять по ее осанке, аккуратно зачёсанным волосам, выглаженной юбке, которую Эмма то и дело повторно разглаживает пальцами, потому что руки перманентно хочется занять каким-нибудь делом. Даже после конфуза в магазине, как-то незаметно для себя она быстро приводит свой внешний вид в отточенную версию себя, версию Миссис Селвин, не Мисс Корнфут. Только всех этих изменений ей не заметить, не уловить за размеренным течением всей этой пародии на чистокровную породу, когда смотришься в зеркало и думаешь, что так было всегда, губы всегда отдавали красноватым оттенком, который понемногу начал въедаться в мягкую кожу. День за днем, год за годом, собирая в себе по крупице каждое изменение, каждую черту, что претила секундой назад, а теперь кажется чем-то привычным, как дышать, не замечая того, пока кто-то не перекроет воздух.

- Все хорошо, да, - теперь по крайне мере, когда теплый весенний ветер щекочет ноздри и уже не хочется лишать чести какие либо аксессуары, - Просто там слишком жарко, - она указывает рукой на дверь магазина, - Знаешь, отец говорил, что для того, чтобы всем хватало воздуха, на человека должен приходится один квадратный метр пространства, желательно вентилируемого. Стоило бы вызвать колдомедиков, а то без жертв сегодня не обойдется - и зачем она это рассказывает, наверное, хочет заполнить всю эту неловкость между ними. В принципе всяких интересных и бредовых фактов в ее жизни было предостаточно, поэтому еще часик она точно протянет, а вот надо ли это Флинту другой вопрос. Ей кажется, что скорее нет, чем да, и девочку он все заткнуть пытается.

Но радости она в нем не видит, хотя тот и говорит о ней. Вероятно, вся эта дежурность, которую выбирают в замен душевных бесед, добралась и до Флинта, возможно, уже очень давно, но ей это не по душе. Тем более, что сама она рада довольно искренне, несмотря на всю неловкость, несмотря на то, что парой минут ранее Эмма чуть его не снесла. В их жизни были случаи и пострашнее, чем впечататься в друг друга.

- Ты так и не бросил курить? - скажет она, наблюдая за тем, как тот затягивается. Но уже через мгновение девочка снова переключает внимание на себя. Заставляет Эмму нахмуриться, невольно сведя брови, оголяя морщинки на лбу. Она опускается на корточки, напротив  малышки, - Ты Холли, да? - та удивленно кивает в ответ, только Эмма думает, что самая удивленная из них троих здесь все же она, потому что происходящее ей совсем не нравится и заставляет наталкиваться на странные мысли, которые, к счастью, пока еще не обретают никакой объективной формы, - Какой дракон? Может ты меня с кем-то путаешь? Ты не приходила с мамой на день детей к нам заповедник? - она перебирает все возможные варианты, где могут быть связаны драконы и эта девочка, но не в одних из них не видит связи с собой.

Но Флинт пытается пресечь все попытки девочки что-то рассказать ей, еще и не смотрит на нее, что за хрень здесь происходит. Она выпрямляется, наблюдает за перепалкой отцов и детей и все это так неестественно, так не по-настоящему. Уилфред и дети, дети и Уилфред, да и серьезность эта будто напущенная, она пытается поймать его взгляд, но тот пресекает все ее попытки. Но Эмма не хочет, чтобы он уходил, ей кажется, что он злиться на нее или злиться на Холли, в любом случае, в ней всплывают все эти прошлые рефлексы, когда хочешь как-то утешить друга, если он расстроен, охладить, если разозлён, ну или на крайний случай подлить масла в огонь. Но в последний раз это было не лучшим решением, поэтому сейчас она предпочитает выбрать что-то связанное с охлаждением.

- Уилфред, не уходи... - она заминается и добавляет, - те, - ей любопытны фантазии девочки, но больше Флинт, как он, что он, может ли она снова дружить с ним? Хотя сейчас подобные мысли кажутся смешными, - Прости меня, пожалуйста. Я должна была сказать это еще тогда в школе, - она смыкает своей ладонью его ладонь наполовину, держит, чтобы тот не ушел, как в тот раз в кабаньей голове. Тогда она до этого не додумалась, - Ты же помнишь какой я была конченной, - нервный смешок, - Мы были. Ну, в смысле, я больше, раз обманула тебя. Я испугалась, понимаешь, мы же были лучшими друзьями, а все кругом встречались и разбегались... - как так вышло, что испугавшись потерять друга она сделала все, чтобы это случилось. Все это вышло очень иронично, - Давайте, я угощу вас мороженным, - Эмма наклоняется к девочке, надеясь, что та поможет ей уговорить Флинта. Разве не лучшее воздействие на родителя через его ребенка? - Какое ты любишь? А по дороге расскажешь мне что у вас было в январе.

Она пожимает плечами, не зная, что ответить на его вопрос о том, должен ли он был бросить курить. Действительно ли ей важен его ответ или Эмма просто пытается разбавить тот холод, который сквозит между ними. Нет, сквозит от него, но ведь в этом нет ничего удивительного, хотя маленькая Мисс Корнфут в ней совершенно этого не понимает, топает ногой и говорит «нет» примерно, как его дочь. Холли похожа на него, Флинт тоже всегда противился воле родителей. Если повезет, та будет немного умнее, Эмма всегда считала, что лучший друг умнее своих родителей, да и что они вообще понимают в этой жизни, когда им лет под сто.

Кажется, временами она начинает их понимать, когда ставит себя на чужое место. Ладно, по крайне мере своих родителей она понимает, вероятно, довольно неприятно узнать, что твоя дочь разбила коленки не потому что слишком быстро бегала, а потому что они с другом пытались скатиться на них с практически вертикальной горы. Видите ли дядюшка сказал, что это волшебная гора и скользит она примерно также, как покрывшаяся слизью недельная запеченная свинина его женушки. Друзья, конечно, не отличались легковерностью, считая, что доверять нужно только после того, как произведена проверка, в соответствии с их же собственноручно возведенными гостами. Только их суть они быстро забыли, как и то, что такое осторожность, впрочем, едва ли они когда-то задумывались, что такое понятие вообще существует в природе. Ну, а вот, скользких волшебных вертикальных гор, оказалось все же не существует.

- Прости, Холли, - она непонимающе смотрит на Флинт, хотя почему-то уверена, что тот ей ничем не поможет, - Мы обязательно покатаемся на драконе, - вид плачущего ребенка расстраивает и ее саму. Что она такого сказала, что довела незнакомого ребенка до слез? Хорошая же из нее, наверное, выйдет мать. Хотя, если подумать, это довольно полезная опция, если с ней поработать, можно манипулировать детьми. Нет, все-таки она и вправду будет лучшей матерью на свете, ну, разве что, кроме матери Флинта, памятуя ее чрезвычайно теплый нрав.

- Ты сам скажи. Со стороны виднее, - о себе рассказывать слишком сложно, но она уверена, что этот холод между ними и потому что они совсем другие. Ее передергивает из-за темы про скатерти, на чем-то похожем они тогда и закончили дружбу. А ведь ей так и не пришлось выбирать эти самые скатерти, домовик с этой задачей справился куда лучше, особенно после того случая, как она предложила  расстелить ярко рыжую скатерть на похоронах кузена Оделла. Правда к тому же виновник мероприятия ей не очень-то и нравился, а еще она была первый раз беременна, и как-то все сошлось: эмоциональность и ненависть, что она позволила себе немного поглумится, после чего Селвин не говорил с ней пару дней.

- Единственный синяк за последний месяц представляешь, - смеясь говорит она, показывая коленку, которую по глупости ударила об стол, - Мне не хватает полетов с лестницы, - хотя сейчас это было бы слегка неуместно, - Жизнь сразу красками играет, - она заминается, - Вернее, не то, что мне не хватает красок. У меня вообще-то есть ярко розовое кресло...На которое постоянно гадит мой пес, - из-за чего в том числе Оделл его и не переваривает, как, впрочем, и кресло, - Но, по крайне мере не ты, - потому что в свое время Флинт легко мог навести страх и ненависть не только на предметы интерьера, но и на их владельцев, особенно в года два, когда матушка отхлестала его за испорченный ковер. По крайне мере так Эмме рассказывал Миссис Корнфут, которая стала свидетелем этой неприятной сцены. Что более в ней было неприятное еще нужно разобраться.

Ее радует, что девочка успокаивается, идет на контакт, отвечает на ее вопросы. Только вот реакция Флинта заставляет нахмуриться, нехотя отпустить его ладонь, но природная настырность не дает отпустить ситуацию. Хотя в душе становится обидно, потому что она ничего не понимает, почему его дочь хочет с ней общаться, а он нет. Нет, никто не способен обижаться так долго. На сколько бы лет они не расставались, он не мог стать кардинально другим человеком. А может у него что-то случилось? Почему, например, Холли заплакала при вопросе о матери...

- У тебя все в порядке? - кажется, Флинт все равно не ответ. Девочка протягивает к ней руку, Эмма берет ее в свою ладонь, перекладывая сумочку в другую, свободную, - Я просто скучала, Флинт. Прости, если хочу узнать, как ты, - Эмма, которая была его другом уже давно бы  психанула и послала того куда подальше, но Миссис Селвин умеет играть роль, делать вид того, что в эмоциях нет никакой ценности. Но все же эта религия ей не по размерчику, хоть она и пытается, - Ладно, ты же все еще любишь карамельное мороженое? Или как приличный семьянин ешь какое-нибудь сранное шоколадное?

Будто каждый ответ на вопрос не будет сквозить этим «давно», будто есть вообще вопросы, за которыми не придется лезть в в память, чтобы понять, что теория относительности говорит,  что все относительно. Как и в этой их беседе все относительно Флинта, как давно у нее собака относительно того, как они расстались уже не друзьями? Как давно она замужем? Как давно она скучает по нему? Но ответ то все равно один - давно. Хотя ей и кажется, что все произошло буквально вчера, когда его взгляд, казалось, прожжет в ней дыру из предательства. Все закончилось не так, все это было в корне неправильно, хотя ей и твердят иначе.

Но Эмма знает лучше, когда видит его во сне, там то все хорошо, там им по пятнадцать, а очередное животное снова оказывается менее прытким, чем они. Только ей кажется, что не животное погибает, а что-то в ней, когда пробуждается в холодном поту. Она ведь не придавала всему этому значению, в конце концов, мало ли людей ей снится, мало ли людей по отношению к которым ей случалось быть виноватой. Эти мысли удается смешивать с будничными заботами, эти мысли прячутся за углом, тогда как в детстве за углом прятался Флинт, чтобы подставить ей подножку. Она бы была даже рада его подножке теперь.

- Да, вообще-то, - тихо отвечает она, все еще пытаясь вспомнить сколько псу лет, - Кажется, папа подарил мне Ходжа примерно через год после окончания школы, - Эмма улыбается, воспоминание о псе то теплое в их доме, что не дает ей свихнуться от всей этой холодности, сдержанности. Жалко Оделлу это поперек горла, - Сказал, что щенок был самым сильном в помете, поэтому есть шанс, что я его не угроблю, - и ведь не угробила, может оттого, что рядом с ней не было ее компаньона, но Эмма была бы какой-нибудь Лизбет, не меньше, если бы не попыталась, - Правда как-то я закинула мячик на дерево, он на него как-то влез, а, когда пришло время спрыгивать, приземлился не очень удачно, - сломав сразу две лапы, но к чему детали, - Оказывается колдомедики для животных очень дорогие!

Ей кажется, что она несет какую-то чушь. Зачем Флинту сдались ее собаки и то, как те ломают себе конечности. Эмме думается, что тот в принципе не особенно то заинтересован в ее обществе, но ей почему-то плевать. Он напоминает ей, что такое быть эгоистичной, что такое плевать на всех, включая своих друзей и влетать с ноги, когда этого никто не ожидает. Брать все от ситуации, быть вздорной, смешной, эмоциональной. Селвин все это помнит, потому что время от времени заглядывает шкатулку в своем сознании, пока из нее все рвется наружу. Нет, она усвоила урок, знает чего стоит эгоистичность, но все же сейчас не в силах с ней совладать. Ведь ей было так тоскливо без него.

А следом начинает тараторить Холли, находя Эмму первоклассным слушателем. И Миссис Селвин кивает в такт ее рассказу, который с каждым новым словом все больше звучит, как какой-то сон, детская фантазия, которая с реальностью ничего общего не имеет. Какие снежки, какие драконы, если с недавних пор, ей только и разрешают, что смотреть на них разинув рот. Сказали, мол, драконологов стало больше, самим работы не хватает, а Эмма так и не поняла где эти самые драконологи и сколько еще ей быть стажером. Но все же смиряется, потому что теперь, очевидно, не до полетов, что, впрочем, расстривает чуть ли не до слез.

- А почему я ушла, Холли? - она думает, что подыграть будет лучше, чем продолжать делать вид, что ничего такого не было. Кажется, это только больше расстраивает девочку. А еще думает, что та просто перепутала Эмму с какой-то знакомой Флинта, может быть, девушкой, хотя тот вроде женат, судя по кольцу на пальце. Но, когда он делал то, что полагается. А она?

Когда они заходят в лавку, Селвин устало вздыхает, отмечая про себя какую-то первобытную ненависть к этому дню полному людей. Здесь пока еще можно вобрать в себя глоток воздуха, хотя и не особо свежего. Голова не кружится и ладно, нужно только выбрать мороженое и поскорее удалиться к тому столику у окна. Благо волшебники здесь надолго не задерживаются, она думает, что с ними будет точно также, учитывая, как рьяно Уилфред рвался покинуть ее общество. Поэтому спешит выхватить стаканчики с мороженным из рук продавца, чтобы сразу же всучить один из них довольной Холли. Кажется, она окончательно закрепила симпатию ребенка к себе, хотя никак особенно и не старалась, видимо хватило сходства с кем-то. Вероятность которого, впрочем, почему-то совсем не радовала. Вернее не радовал факт того, что они снова вернулись к тому на чем остановились, Флинт водит каких-то девок в заповедники, а к ней заглянуть так и не удосужился. Снова выбирает не тех.

- Спасибо, - говорит она и смеется над собой же, потому что это странное реакция на слова о том, что по тебе кто-то скучал. Но у нее будто отлегло, она почему-то думала, что тот легко все это порвал, забыл дружбу, а выходит, что и нет, - Спасибо, что сказал это, - они присаживаются за небольшой столик у большого окна. Холли же усаживают прямо на подоконник, обложенный мягкими подушками. Она протягивает ему стаканчик с мороженным и слегка касается заледеневшими пальцами тыльной стороны запястья. Как же хорошо, что он скучал. Может он и в жизнь ее вернется? - Говорят слизни благотворно влияют на кожу лица, Флинт. Не знал? - она протягивает палец и тыкает им в его щеку, - Вот поэтому у тебя здесь подростковый прыщ. Постой, у меня осталось немного на локте, - Холли наблюдает за всем этим и то и дело хихикает, тоже тянет палец к Флинту, чтобы тыкнуть его.

- Ты такой серьезный, Уилфред, - она еще не поняла нравится ли он ей таким. Но веет от него какой-то грустью, и вот это не нравится уж точно, - Я в порядке, правда. Просто стала старше на десять лет, теперь достаточно духоты, чтобы меня сморить. Даже не обязательно для этого есть тоннами испорченный луковый суп, чтобы выиграть неделю в больничном крыле, - она так и не поняла от чего ей было хуже от лука, который теперь она не может видеть ни в каком виде или от того, что само блюдо было просроченным. Потому что Флинт его вроде бы тоже ел и никакого похожего эффекта достигнуто не было. Хотя есть у нее подозрения, что тот тогда смухлевал, понять бы и как только.

От этой истории Холли возбуждается еще больше, успевает даже подавиться мороженным, пытаясь что-то энергично рассказать, но сама же смеется над собой. Даже странно, что еще недавно та была  готова разрыдаться, удобно быть ребенком. Любую проблему можно решить мороженным или забавной историей.

- Как тебе в браке? Неплохой аттракцион, а? - кажется, она сама от себя не ожидала от себя таких вопросов, по, с другой стороны, чувствовать всю эту неловкость за те или иные слова с Флинтом она тоже не привыкла. Хочется быть настоящей живой, без ужимок и лицемерия.

Ей бы сказать, что все она сделала правильно, что не поверила. Таким как Флинт верить не стоит, иначе того и гляди земля уйдет из под ног и хорошо, если это будет кентавр, у которого был срочно перестроен маршрут, а что, если это какой-нибудь троль, которого и конфетами то не манили. Тогда еще Флинт не был таким продуманным, когда они забрались в очередной лес мотивированные тем, чтобы найти Лукотруса. По крайне мере так думала Эмма, прихватившая за собой огромную банку, чтобы запихать туда забавное существо. Только банка не понадобилась, потому что они наткнулись на тролля, который, к счастью еду в них не увидел (видимо, потому что был сытый), зато увидел романтический интерес. Особенно в Эмме, когда схватил ту за ногу. Банка все же немного пригодилась, когда она попыталась разбить ее о лапищу тролля, только помгла вот мало. Уилфред странным образом оказался более находчивым, и его заклинания даже оказались эффективными. Теперь все это кажется не такой уж и случайности, особенно после того случая, как друг признался ей в своих чувствах. Видимо, думал, что она увидит в нем героя, а она только обозвала его в очередной раз долбоебом, потому что заходя в лес сказал, что никаких троллей они никогда не встретят.

-Ну.. - тянет она, придумывая подходящую легенду, - Я, наверное, очень устала , - и почему она придумывает тут что-то за пассию Флинта, - Знаешь, гореть очень неприятно, это выматывает. Поэтому не шути с огнем, - поучительная легенда, лучше и придумать нельзя.  Хотя для чего она потребовалась? Этот момент все еще вгоняет ее в непонятные мысли. Ощущения походят на те, что она испытывала, когда видела Уилфреда последний раз, когда тот был с этой своей девушкой. Ей неприятно. Неприятно думать, что у него кто-то есть.

- Сколько не уговариваю больше никто меня в стенки не соглашается впечатывать, - а ведь она не прочь пропустить пару тройку приемов, чтобы пострадать от обмороков где-нибудь в теплое постели за чашкой чая и какой-нибудь беллетристикой. Исполнительности Флинта можно было позавидовать, любой каприз за бесплатно - Кстати я что-то не помню этого случая. Я точно тебя просила? - трудно упомнить все случаи, когда каждый из них толкал куда-то другого, будь то физическое толкание или толкание на какую-нибудь очередную дичь. В смысле не ту дичь, которую подстреливают для того, чтобы зажарить на ужин, а ту, которая заставляет родителей метаться из стороны в сторону, пока ее дитятко проверяет гибкость своих конечностей.

Она бы и хотела знать почему в его жизни случился вынужденный брак, но думает, что тогда полезет уже совсем не в свое дело. Может быть, как-нибудь потом, когда он не будет таким напряженным, когда стена, сформированная годами врозь, окончательно падет. Эмма надеется, что это обязательно случится. ей больше не хочется его терять, хотя это и кажется каким-то вздором, в действительности, что у них общего, кроме всего детства воспоминаний. Да и как воспримет Селвин такое общество? Очевидно, что без воодушевление. Хотя теперь он все так воспринимает, а значит не все ли равно?

- Ты не помнишь? - она искренне удивляется, потому что сама никогда не забудет этого их последнего раза, - На мое последнее день рождение в школе. Ты туда пришел, с этой, - имя не сразу всплывает в памяти, несмотря на то, как сильно оно ее бесило тогда, - С Дотти, кажется. Так ведь ее звали? - вспоминать все это неприятно, от этого ее машинально передергивает. Чего больше было в том вечере: обиды или разочарования, ненависти или ревности? Сейчас ей слишком сложно вспомнить, но она точно помнит как ей было больно, когда она поняла, спустя какое-то время, что пути назад нет, - Мне кажется я тогда приревновала тебя, - тихо скажет она. Теперь уже можно сказать, даже странно, что она осознала это в этот самый момент до конца. Теперь то это уже ничего не изменит, никому не навредит, - А потом всплыло, что я обманула тебя... - ладонь сжимает стаканчик с мороженным сильнее, говорить об этом случае не самое приятное. Она бы лучше поговорила о его жизни, в ее ничего особенно веселого не происходит уже очень давно. Эмма думает, что в его все совершенно иначе, для нее он тот самый фактор, который наполнял дни приключениями, особым смыслом, в котором, в действительности никакого смысла и не было.

Ее прерывает Холли, пока мороженное уже начинает течь по запястью. Эмма этого не замечает, охваченная сказанным. Она пытается вспомнить, что с ней было феврале, но на ум ничего такого не приходит. Она точно не виделась с Уилфредом, точнее только то, что вот сейчас он сидит перед ней, а тогда не сидел, не стоял и не лежал тоже. Но упоминание Селвина заставляет думать еще усиление, будто пытаться вырыть яму через бетонный настил, бесполезно.

- Мистер Селвин? - у Оделла, конечно, есть братья, есть отец, вроде даже какие-то кузены есть, но все это уже слишком фантастические совпадения, - Оделл Селвин? - она смотрит на Флинта непонимающим взглядом, не зря же тот постоянно тормозит свою дочь. Все тут что-то знают кроме нее. Но тот вместо ответов делится своим мороженным, которого у нее и так в достатке. Но она будто и не замечает, в ней загорается какая-то дикая паранойя. А паранойя ли? - она хватает девочку за руку, придвигается ближе, - Холли, откуда ты знаешь Мистера Селвина? Расскажи мне, - ее тон почти требовательный, хотя Селвин и пытается сдерживать себя в рамках ласковости к ребенку, от которого есть срочно что-то нужно, удается это с трудом.