Чтобы что-то получить - нужно что-то потерять. С этой истиной Огден знаком, возможно, даже лучше большинства. Или нет. Так или иначе он давно уяснил для себя то самое простое правило, что нужно уметь прогибаться, нужно уметь искать решения, которые тебе аукнуться. Чтобы прогнуть мир, нужно сначала прогнуться самому. Каждый раз, когда он делает что-то подобное челюсть неосознанно сжимается, Икарус пытается блокировать в голове мысли, которые кричат, что все это хуйня какая-то и нужно пойти по легкому пути. Но легкие пути - это не интересно, если легко, значит и результат будет не таким сочным.

Оттого-то он и крутит в руках кольцо с крупным рубином, там внутри что-то переливается, двигается, будто там заключено что-то живое. Но Икарус не заостряет на этом внимания, бесцеремонно запихивает его в карман брюк, будто это какая-то не особо ценная безделушка. Впрочем, для него она таковой и является, он и не помнит, когда это кольцо появилось у него, кажется, какая-то дама оборонила его, раз уж найдено оно было под кроватью домовиком. Огден тогда не стал обременять себя заботами по поиску владельце сей драгоценности, а сама она так и не объявилась. Не то, чтобы он нуждался в чужих цацках, просто кольцо лежало себе и лежало, а сейчас вдруг пригодилось, так почему бы не воспользоваться им?

Только лучше бы оно ему не пригождалось, по крайне мере не так. Как так вышло, что среди всего списка знакомых женщин нет ни одной, которую он мог бы попросить о помощи. Одни его ненавидят, других ненавидит он, где-то дальше по списку идут родственницы, а еще дальше те, кого бы хотелось видеть как можно реже в своей жизни. Даже странно, что Розье как-то внезапно вылетела из списка тех, кого он не ненавидит, кажется, сидение в одной общей корове и убийство недругов слегка смягчило Огдена. Он ведь и ногу ему залатала, что даже странно, настолько странно, что он до сих пор ждет какого-то подвоха. Правда залатала это сильно сказано, потому рану и воздух разделяла лишь тонкая пленка и стоило ему только встать, как все тут же вскрылось. Пришлось тогда отнять у нее ее же палочку, чтобы сделать все по совести (как будто он сам в этом что-то смыслил). Но по крайне мере теперь у него на руках был козырь, который делал его сегодняшний план возможным.

Он поправляет бабочку на шее, которая, по обычаю, неприятно давит, делает пару брызгав одеколона, кажется, он принадлежит отцу, но пахнет вроде ничего, поправляет брюки, которые позволили себе слегка смяться, пока Икарус сидел, разглядывая камень на кольце. Затем зажигает сигарету палочкой и делает пару тройку глубоких вдохов, чтобы еще раз повторить себе, что это всего лишь один вечер, что Розье должно быть не до выебонов, раз ее палочка у него в заложниках. Но с Розье уверенным быть нельзя, на мгновение он даже поддается каким-то странным мыслям о том, что за ней по пятам идет беда, но Огден отбрасывает их, потому что сначала дело, потом весь бред.

Если можно выбрать средство перемещения, то Икарус всегда выберет метлу, потому именно на ней он и приземляется у дома Розье. Он бывал здесь пару раз, чтобы договорится с Мистером Розьем о огневиски, этого хватило, чтобы запомнить точку на карте, что, вероятно, Сольвейг понравится не очень. Но и шла бы она нахуй. Правда не сегодня, хотя, смотря на какой. Трудно признавать, но после истории с коровами и перманентной ногаты волшебницы, в нем крепко поселилась мысль о том, что с женщинами в крови у него еще не было, по крайне мере, когда они почти в ней искупались. Да и испуганная Розье на какие-то секунды показалась ему даже трогательной, но все это из разряда бреда, который стоит оставить на потом, а лучше выкинуть нахер.

Он срывает какие-то цветы по дороге, не убудет. Кажется они похожи на гвоздики, Огден прислоняет бутан к носу и вдыхает аромат, но аромата там какого-то особенно нет, поэтому будь, что будет. А уже через пару минут оказывается у двери, колотит в нее ровно три раза, но там что-то никто не спешит. Икарус заглядывает в окна, видит, что там горит свет, а значит, кто-то точно есть. Он еще пару раз прикладывается кулаком к фактору, который разделяет улицу и жилище. А когда ему открывают не церемонится.

- Добрый вечер, Сольвейг, - доброе приветствие сопровождается типичной хитрой ухмылкой, а еще проятнутой рукой с двумя гвоздиками, - У меня не было времени собирать букет из рук и ног, - почему-то ему кажется, что той явно больше были бы по вкусу какие-нибудь конечности или внутренности, но ни того, ни другого у него дома не завалялось, - Пригласишь меня? - но ответа он не дожидается и сам проламывается почти сквозь девушку вперед, по дороге не забывая спросить, - Как тебе там колдуется? Скольких убила из тех, что собиралась?

Интересно, а, если он сорвет что-нибудь с Розье это будет приравнено к срыванию любимых гвоздик или на дочь ему насрать чуть больше, че на гвоздики. Он не отказывает себе в том, чтобы пробежаться взглядом по полуголой волшебнице, задерживается на тонких лодыжках, почему-то эта часть его всегда волновала больше всего. Но больше его все же волнует то, чтобы сегодняшний вечер прошел как надо, так как того хочет он. Огден бесцеремонно впихивает подобие букета, не заботясь о том, попали ли они в вообще в руки. Раз уже Мистер Розье такой ценитель, надо будет как-нибудь подарить ему горшок с цветком, он как раз видел кучу таких у своей бабушке в цветнике. Может тот тогда и скидку не захочет выторговывать, обольщенный таким неожиданным подарком?

- Цветы ведь у тебя, солнышко, - по крайне мере, кто докажет обратное. Это у девчонки зашкаливает градус ахуевшести, возможно, вместе с еще не отступившими подростковыми гормонами. Икарус думает, что та как минимум через день бывает замечена в какой-нибудь ебнутой истории, может быть даже папочка ее за это наказывается. Надежда на это греет душу, но, судя по ее поведению, ее либо наказывают за нормальное поведение, либо наказывают крайне не эффективно.

Если бы он каждый раз шел по тому направлению, которое ему задают, вероятно, он бы перевидал уже великое множество хуев. С другой стороны, не обязательно видеть то, на что садишься, но Икарус все же предпочитал сначала смотреться, оттого пока его заду удавалось не влетать на продолговатые предметы, но, очевидно, еще не вечер. Впрочем, день уже к нему клонился, потому он зажигает палочкой свечи, стоящие в гостиной, в которую тот без лишнего стеснения вламывается почти с ноги. Быстро находит глазами размашистое кресло и падает в него, снова поднимая взгляд на Розье, улыбается ее предложению. Это уже даже не удивляет.

- Да, да. Я обязательно схожу нахуй, - только после тебя. Снова эти мысли о крюке, может тот мужик был не таким уж ебнутым? - Экскурсии по дому, вижу, не дождаться, может проведешь мне ее как-нибудь по хуям? Нам хватит недели? Я помечу себе эти дни в календаре красным, - этот обмен любезностями его смешит, но он сюда так-то не смеяться пришел. Но его радует, что уже через пару минут он сотрет это наглое выражение с ее лица, потому что, едва ли, Розье понравится делать что-то вопреки своей воле, пусть даже за ценную награду.

А Икарус ведь хотел выкинуть эту палочку, сломать на двое и отправить восвояси, ведь особой полезности она ему не принесла, пришлось все же заручиться поддержкой новой палочки. Оказалось, что купить новую подходящую палочку недостаточно, требуется время, чтобы она удобно лежала в руке, исправно слушалась, и вообще выдавала достаточно сильные заклинания, по крайне мере, когда в них вкладывается именно такой смысл.   

- Допустим, ты угадала, - он берет фужер с огневиски и подносит к носу, чтобы вдохнуть его аромат, мало ли Розье балуется ядами. Он бы даже не удивился, учитывая, всю любовь, которой она преисполняется в его компании, - Букета тебе достаточно или все-таки еще пару галлеонов подкинуть? - Икарус делает пару глотков огневиски, на отравленное оно не похоже, но об этом он, вероятно, узнает, через какое-то время. Лишь бы эффект не походил на понос, тогда будет очень неприятно провалить все из-за того, что уборная для него куда более приоритетный фактор, чем общество Мистера Чжао. С другой стороны провести вечер в компании туалетного друга, куда более приятно, чем в обществе Сольвейг, но сам же приперся сюда, чего уж теперь.

Но она снова выводит из себя, Икарус даже жалеет, что не запихнул цветы ей в рот, чтобы та использовала его куда больше по назначению, чем в желании вывести его из равновесия. Но у нее получается, он впивается пальцами в подлокотники кресла, стараясь не выдавать своим видом, что там поднимает больные для него темы. Темы, которые вызывают в нем желания сомкнуть пальцы не на подлокотнике, а на ее нежной шее, слышать как воздух с трудом проникает в ее горло, примерно также как было с Мэттом, когда ему прокусили шею. Но вместо этого он поднимается, нависает над девушкой, достает из кармана кольцо, крутит его пальцами.

- Это будет даже приятнее, чем я думал, - он не хочет вспоминать о Мэтте. Не хочет вспоминать о том, как плакала его мать, когда он принес его бездыханное тело в их дом. Она все спрашивала его, что произошло, как с ее сыном могло такое случится, ведь Мэтт такой хороший мальчик, кто мог захотеть его обидеть. А Икарусу не нашлось, что ответить, ведь, если бы не одна сука, которая сейчас сидит перед ним, никто бы никого обижать не стал, ну, разве что, кроме Розье. Ее бы выпотрошили или превратили в корову или просто выебли во славу всем вампирам Британии, и ни один невинный бы не пострадал.

- Я все еще не решил стоит ли им сообщить о том, что он погиб из-за какой-то суки, - хотя, конечно, решил, ни к чему их расстраивать тем, что все это какая-то тупая и совершенно неоправданная случайность. Что человек, которого он спас вот-вот и напорется на новый крюк, только теперь на помощи прийти будет некому. Крюк Икаруса уже наготове, его камень переливается под светом свечей, стоящих неподалеку, - Ты себе уже купила новую палочку, Розье? - сейчас то ее явно с ней нет, либо она ее прячет там, где никто искать не станет, - Может хочешь свою старую? - играет, заискивает, - Я хотел тебе отдать ее так, но потом увидел это кольцо, - он подносит его к свету, - Мы с тобой отличная команда. Короче, выйдешь за меня?  - смех сдерживать слишком сложно, Икарус и не особо старается, поэтому проржавшись вдоволь с лица девушки, решает, что дальше тянуть не к чему, - Расслабься. Лучше еще раз прокатиться в корове, чем жениться на тебе. У меня к тебе деловое предложение. Мне нужно, чтобы ты прикинулась моей невестой на один вечер. Нужно улыбаться, пить напитки, и попытаться не получить аваду в лоб, - потому что в этом-то она лучшая, но все это не очень уместно для той компании, в которой Икарус должен оказаться сегодняшним вечером. Там опасные люди, для которых превращение в коров это, разве что, разминка, - Ах, да. Если будешь хорошей девочкой, я отдам тебе твою палочку, - он протягивает ей кольцо, которое должно закрепить их сегодняшний договор или по-другому фиктивную помолвку.

Рыжей леди он не был, симпатичной, ну, может быть, по крайне мере никто не жаловался. В принципе, он бы не удивился обнаружив себя в подобном обличии, есть риск, что еще одно событие в компании с Розье, может привести и к чему-то таком. Зарекаться, не стоит. В конце концов, побыть женщиной куда лучше, чем побыть коровой, с женщинами он имел дел больше, чем с вышеупомянутыми животными. Хотя это не отменяет того факта, что понятные он стали не намного больше, чем животные. Покорми, поговори, погладь, большая ли разница с коровами, а, если разницы нет, зачем переплачивать? Но, к счастью, или, к сожалению, коровоебом он пока становится не собирался, впрочем, Сольвейг делала все, чтобы зародить в нем первобытную ненависть к женщинам, хорошо, что он знает и других, тех, кто не вызывает перманентное желание завладеть маховиком времени, чтобы отправиться в прошлое и задушить тех в младенчестве. Интересно, а подобные мысли не возникали у ее матери? А может она пыталась и поэтому девчонка такая агрессивная?

Но он предпочитает только улыбнуться на ее колкости, потому что знает, что сегодня сука выкусит, ведь нет ничего приятнее, чем наблюдать, когда той придется запихнуть свой наглый язык поглубже в глотку, строить из себя подобие нормальной волшебницы. Только вот Икарус опасается, что все это может пойти по пизде, примерно как все с Сольвейг. Остается рассчитывать на то, что палочка ей важнее, чем ее гордость или, что там у нее постоянно свербит в заднице.

- Ты всегда можешь меня утешить, - или окончательно доебать, потому что с этим то волшебница справляется на ура. А вот в первом он не уверен, хотя на ее попытки было бы интересно посмотреть. Что, например, будет, если он прижмет ее к стенке, уткнется волшебной палочкой ей прям в лоб, готовый произнеси смертельное заклинание? Будет ли она дрожать и просить о пощаде, успокаивать его, чтобы с губ не сорвались последние слова, которые она услышит в своей жизни? Он представляет себе это слишком живо, от этого ухмыляется, думая, что все это неизбежно приведет их к такой вот картине. Но, вероятно, не сегодня, он еще немного даст ей поиграть на его нервах, прежде, чем резьбу сорвет окончательно.

- Так много вопросов, Сольвейг, - он осматривает помещение, отходит от нее, засовывая руки в карманы брюк, - Еще попытаться не быть убитой, -повторяет это с максимальной четкостью, последнее почти, что по слогам, потому что та явно после улыбаться и пить ничего не заметила, - Ну, знаешь, некоторым волшебникам, очень важны семейные ценности. Знаешь что это такое? - очевидно, что нет,  но разве он должен ее в такое посвящать? Пусть этим займется папочка. Приходится подбирать слова, чтобы все это мероприятие не выглядело как ловушка для ебанутых вроде Розье, потому что оно легко могло стать таковым, если кто-то перестанет держать себя в руках, - Мне нужно договориться с китайскими коллегами, о огневиски, - только не совсем об огневиски, а скорее о том, что можно перевозить вместе с ним, но это детали, о которых не стоит знать всем, - Без невесты или жены мне от них многого не добиться, одиночки для них не люди, - только не для всех китайцев, а конкретно для этих, - У них даже есть какое-то специальное слово для таких, мат, вроде, но я уже не помню как это звучит. Если захочешь, можешь спросить у них, - лучше бы ей, конечно, лишний раз рот не открывать, но, может, если он подаст ей идеи для вопросов, она не станет выдумывать что-то более изобретательное и ебанутое. Разве в ее голове что-то другое может найтись? - Ну, если ты будешь хорошей девочкой, то убить тебя буду хотеть только я. Идет?

- Может мне присылать тебе по кусочку твоей палочки, пока ты не сделаешь то, что мне нужно? - она его, что за идиота держит? То есть, судя по ее отношению, очевидно да, но терпеть он это не намерен,- Сначала дело, потом палочка. Не играй со мной, Розье, - он смотрит на нее уже без улыбки, в конце концов, он всегда может найти какую-нибудь пусть и дорогую шлюху, но которая сделает для него все, что нужно. Это почти благородно то, что он готов предоставить этот шанс ей, то, что готов отдать ей палочку, хотя у него и есть возможность просто разломить ту на глазах волшебницы и смотреть как та бесится. Этот вариант на мгновение кажется куда более предпочтительным, но он развивает эти мысли в голове, маршрут уже выбран.

- Доверься мне, - Икарус берет в руку ее ладонь и направляет палочку на кольцо, на ее пальце, после чего оно сжимается до подходящего размера. Ни к чему обращать на себя внимание слетающим кольцом, подумают еще, что все это как-то странно, - Вообще-то это кольцо какой-то шлюхи. Я думал тебе понравится, - даже странно, что оно ей пришлось не по размеру, Икарус думал, что у всех шлюх один размер. Только это вслух он все же не говорит, - Надеюсь, у тебя есть что-то подходящее? Или просто завернешься в шторы и измочишь губы в красном вине? - еще бы лицо это недовольное чем-нибудь замотала, но, кажется, такое требовать это уже слишком. Достаточно было бы и того, чтобы она переоделась во что-то, что будет прикрывать задницу чуть больше, чем ее теперешнее одеяние, хотя, если она пойдет так, есть вероятность, что китайцы пойдут на все его условия. Или нет.

Он бы и хотел сгустить краски еще больше, чтобы у Розье тряслись поджилки от того какого рода волшебники их ожидают на сегодняшнем мероприятии, но пусть она убедится в этом сама. В конце концов, можно было бы ответить, что, нет, никто там никого убить не стремиться, потому что это было бы слишком просто, не так весело что-ли. Говорят, что у семьи Чжао есть парочку собственно придуманных заклинаний, которые способны выпустить кишки прогуляться из своей жертвы,  а нагулявшись вдоволь, собрав всю грязь с пола, те возвращаются обратно, после чего волшебнику остается медленно ждать сепсиса внутри своего организма. Кажется, это не самая приятная смерть, а убеждаться в этом Огдену не хотелось. Хватает того, что ближайшие пару часов он должен провести под руку с Сольвейг, после такой, хоть и липовой невесты, пожалуй, холостяком можно будет побыть еще с десяток лет, думая, что предложенная пассия может оказаться чем-то вроде.

Ведь о семейных ценностях он знал и вправду удручающе мало, когда мать погибает в твоем глубоком детстве, а отцу больше всего интересно, чтобы дети не лезли в его дела, совершенно забывая о те делах, которые касаются их. Много ли можно узнать? Впрочем, не совсем знания, но все же какие-то соображения в него ложились, скорее бессознательно, как и многое другое, прорастающее в нем. Ничего хорошего в браке нет, как нет ничего хорошего ни в чем, что не несет в себе выгоды, перспектив. Если бы его семья, например, терпела финансовое бедствие, вернее не совсем семья, а он сам, вероятно, он бы задумался о том, чтобы найти себе какую-нибудь великосветскую жену, может быть, даже попробовал ее полюбить. Думал ли он когда-нибудь об этом всерьез? С тех пор как не смог ответить на вопрос «зачем»? Едва ли, не зачем думать о том, чему не бывать. Да и продолжение рода его никогда особо не заботило, Икарус всегда думал, что не хочет идти по стопам своего отца, быть таким же холодным, безучастным, а как быть лучше и не знает, так зачем рисковать.

- Моя жена слишком много выебывалась и я ее зарезал, - Икарусу хочется добавить, что, для нее эта перспектива тоже не сильно туманна, не женой стать, а быть зарезанной, ну, допустим. Порой он не прочь отодвинуть палочку в сторону, если делать не слишком гуманные всегда есть шанс, что палочку проверять, а так можно накинуть кому-нибудь мешок на голову и хорошенько поучить жизни. Огден, может, и хотел бы сидеть где-нибудь в Министерстве, протирая штаны за сотню галлеонов, потягивать чай из кукольной чашки, расчесываться каждый час, поглядывая на часы, но желания такие приходят к нему слишком редко, чтобы с рвением двигаться в их сторону.

Пока Сольвейг гремит чем-то у него над головой, он занимает себя осмотром гостиной, делает еще пару глотков огневиски, представляя, что его ожидает. На глаза попадается размашистая картина, обрамленная в золотую рамку, да, в роскошестве Мистеру порой нет равных, Икарусу же это кажется чересчур вычурно. Он скорее за сдержанную классику, в его комнате преобладают черные, серые цвета, золотого там не найти, ну, разве что, то кольцо, что он отдал его сегодняшней невесте. Но и его теперь там нет, к счастью. Огден поправляет бабочку на шее, которая начинает изрядно давить, делает напор слабее, ему и так предстоит сложная задача не задушить Сольвейг, к чему душить еще и себя.

Когда она возвращается он огибает ее взглядом, делает вывод, что выглядит та вполне сносно, сложно представить, что это же личико посылала его нахуй и терлось о внутренности коровы. Особенно, когда та улыбается и делает из себя эту слащавую версию, он с трудом сдерживает рвотные позывы, оказывается это ужасает еще больше, чем обычная Розье. Едва ли он признается хотя бы себе в том, что дикая волшебница кажется ему куда более привлекательной, вместо этого Огден прокашляется и смахнет с ее плеча приставший волос.

- Ты выглядишь, - как шлюха, которую хочется выебать? Нет, вообще-то, на удивление, сейчас на шлюху она походила меньше всего, хорошо, что он ее знал, потому что обидно было бы повестись на такой лютый обман, - Очень одетой, - с фактами спорить трудно, ведь Огден уже почти привык наблюдать ее в той или иной степени наготы, а тут столько ткани, что даже как-то непривычно. Он вроде и хотел сделать комплимент, но уж получилось как получилось, просто Розье недостаточно его вдохновляет.

Его почти радует ее решительность, главное удерживать ее в этих рамках, чтобы выплескиваться не начала. Огден берет ее за руку, он уже наметил камин, у противоположной стены, с которого они начнут сегодняшнее путешествие. В другую руку берет летучий порох, из небольшой чаши поблизости и, пригнув голову, вместе с Розье делает шаг в каминный проход, после чего громко произносит место назначение. Такое перемещение ему кажется чуть более щадящим, по крайне мере ему не приходится после них приходит в себя целый час. Он зажмуривается и следом их закручивает в воздухе, в нос бьет запах сажи, в пересмешку с пеплом, Икарус старается не вдыхать, а уже через пару секунд, под ногами снова ощущается твердь.

Впору пожалеть о том, что нужно вновь открыть глаза, потому что красный свет кругом буквально ослепляет, все помещение погружено в какой-то полумрак, сдобренный лишь краснотой, которая исходит от свечей, летающих под потолком. Еще под потолком летают драконы, кажется, бумажные, выпускают из своих пастей все тот же красный цвет, время от времени издают странные резкие звуки, от чего Икарусу становится не по себе. Обстановка сама по себе какая-то не дружелюбная, но, может, это он просто не был на вечеринках киайских волшебников. Их тут даже слишком много и отличить одного от другого, кажется, невозможной задачей, только редкие европейцы разделяют эту узкоглазую массу, от которой, будто троиться в глазах.

- Икарус, мальчик мой! - он даже не понимает в какую сторону смотреть, прижимает ладонь к бровям, чтобы прикрыть глаза от света, вглядеться туда, откуда звучит голос, но это, вроде, не тот мелкий китаец. Икарус сжимает крепче руку Розье, боясь, что та уже готова что-то выкинуть, - Что не можешь нас отличить? - этот еще акцент, из-за которого разобрать сказанное не так-то просто. По крайне мере, теперь, когда волшебник, с слегка поседевшей бородкой подошел к нему ближе он узнал в нем Чжао. Тот рассмеялся от сказанного собой же, из-за чего глаза его стали еще уже, интересно, а так он вообще что-то видит? - А это что за цветок? - Икарус даже не сразу понял о каком цветке идет речь, он вроде бы гвоздик тех с собой не брал. Но поняв, что тот говорит про его недоневесту, про себя посмеялся, что к Розье применяют столь лестные эпитеты, ибо та скорее походила на растение, которое пытается тебя сожрать, чем на какие-то там цветки.

- Мистер Чжао, рад вас видеть, - улыбка не сходит с его лица, сегодня очарование стоит выкрутить на максимум. Он с чувством пожимает руку волшебнику, - Это моя невеста, - тот долго не церемонится протягивает свою руку сначала к ее волосам, чтобы покрутить локон на пальце, а потом берет ее руку, чтобы смачно поцеловать, - Бренди Клаксон, - он отвечает за нее, мало ли та решит сказать свое имя, пока китаец выжидающе вглядывается в ее лица, желая узнать, как зовут цветок, который он, очевидно не прочь сорвать. Икарус знает, что за внешним дружелюбием делаются страшные дела, и, если что-то пойдет не так, что мешает китайцам попытаться надавить на него через его невесту. Кажется, в том числе для этого они ведут дела с семейными людьми, чтобы было на что давить. Ему не очень хочется спасать Сольвейг, когда той будут отрезать пальцы.

- О смотри-те ка! - Икарус направляет взгляд вслед за рукой Чжао, который указывает на большое блюдо. Содержимое в блюде выглядит как-то не очень, самое не очень в этом то, что там лежит покрытая корочкой, кажется собака, из-за чего Огден кривиться, пока волшебник отвернулся, - У нас большой праздник, - торжественно заявляет он, пока они проходят все глубже в помещение. Краем глаза Икарус замечает, что по углам движение какое-то более оживленное, видимо, потому что трахаться не оживленно не получается. Какие же они ебнутые, - Не люблю анимагов, много думают о себе. Превращусь и убегу, - смех прокатывается по залу, -  Сюинь, далеко этот убежал, да? - Чжао толкает в плечо своего какого-то товарища, тот в ответ тоже смеется, - Угощайтесь. Это семейный рецепт моей матушки.

Мягко говоря, Икарус чувствует себя не совсем в своей тарелке, что уж говорить, про пса, который оказался на огромном блюде. Смотреть на это не хочется, пробовать тем более, но, если он откажется, где гарантия, что не будет еще хуже, что следующим им не вынесут какую-нибудь человечину, набитую яблоками или того хуже тыквами, которые он ненавидит. Он переглядывается с Розье, очевидно, ту перспектива отведать нового мяса в своей жизни тоже прельщает не особо, видимо, только китайцы на этом праздники ничего такого в этом не видят. И собака еще смотрит на него почти жалобно, в его мире поджаренная корочка и семейство собачьих не сочетается, с другой стороны и он с Сольвейг, кажется, ему странным сочетанием, может это расплата за его обман, может Чжоу знает, что никакой невесты у него нет и уже принялся за месть?

Но он может только предполагать, а пока никаких весомых аргументов нет, нужно играть по правилам. Икарус легко подталкивает Розье, чтобы та вспомнила про палочку, чтобы та вспомнила, что есть собак это не самое плохое, что может случиться. Главное еще не забыть себя в этом убедить. Он отщипывает кусок о поджаренной тушки, улыбается Чжоу все той же улыбкой, будто ему сейчас не предлагают отведать какой-то ебанины. Будто кругом не слышаться стоны и охи, а красный свет то и дело не ослепляет его. Лучше сделать вид, что это лучшая вечеринка на свете, запихнуть в рот кусок мяса, попытаться отключить все рецепторы во рту. Так нужно. Уговаривать тело, чтобы то обошлось без рвотных позывов, потому что блевануть собачатиной будет еще хуже, чем отказаться от того, чтобы ее есть. Это же бабушки рецепт!

- Это действительно очень вкусно.. - начинает он, собираясь на ходу подбирать всяческие эпитеты к тому, как чудесна их кухня. Благо их собеседник отвлекается, что позволяет ему бросить оставшийся кусок, куда-то под стол, стоящий рядом с ними. На самом деле, он вообще не понял вкусно это или нет, потому что голова была занята другим, а даже, если бы это действительно было вкусным, Огден едва ли когда-нибудь признался бы себе в этом.

Нужно скорее решать все вопросы и уходить отсюда, пока их не угостили, например, жаренными слизнями, кажется, одно из таких блюд и стоит на столе. На оставшуюся неделю Икарус, очевидно, уже сыт, а может и на больше.

- Я говорил, что это китайцы. Ты разве не знала, что они немного того? - лучше сделать вид, что он понимает, что делает, что все, что происходит кругом для него не новость. Потому что на самом деле еще какая. Он, конечно, ожидал каких-нибудь интересных блюд, интересных людей, но концентрация в действительности концентрация интересности превышает всего его ожидания. Не просто превышает, а зашкаливает, - Если бы я не знал тебя, мог бы подумать, что тебе жаль псину, - тогда бы ее образ стал приобретать человеческий очертания, а зачем ему это.

Он замечает позади волшебницы очередного китайца, но не понимает это тот, с которым они знакомы или другой. Но судя по тому, что тот не подает особых признаков интереса, Икарус решает, что скорее второе. Так или иначе, Розье стоило бы держать язык за зубами про их уговор, все кургом люди Чжао так или иначе, сейчас еще услышат чего-нибудь лишнего и уже через мгновение они будут насажены на какую-нибудь палку, с которой выход будет только лишиться ануса и половины внутренностей. Она еще и облокачивается на него, руки его опускает на талию, выглядит как-то нездорово. Хорошая попытка, чтобы попытаться отсюда свалить, но он же не идиот, чтобы повестись. Хотя прижать волшебницу к себе и не против, ему кажется, что ему и самому как-то не особенно хорошо, в голове вертятся какие-то странные мысли, что Сольвейг его хочет наебать, а еще, что ему хочется сильнее сжимать ее талию.

- Мы отойдем на пару минуту, - сам высматривает в помещении намек на уборную, - Я такой неуклюжий, испачкал Бренди жиром, это ее любимое платье, черт, - он отодвигает одну ладонь от ее талии, где теперь покоится пятно от жира собачатины. Чувствует как злиться все больше, на то, что Чжоу слишком похотливо глазеет на Соль, на то, что та слишком много болтает, когда рядом уши, на то, что кружится голова.

Он не отпускает ее талию, почти тащит по направлению к уборной, но останавливается, когда шум становится слегка приглушенным, кажется, здесь никто не снует, хочется на это надеется, но он уже слабо соображает. С силой впечатывает девушку в стену, сжимает ладонью ее лицо, резко поворачивает его так, чтобы слышала только она, чтобы прижаться почти вплотную губами к ее левому уху.

- Ты слишком много пиздишь, Розье, - держит ее крепко, даже слишком, сжимает запястья, чтобы та не дергалась, не убежала, - Твоя палочка не стоит ничего. Я уже давно ее сломал. Хотел посмотреть как ты будешь за нее унижаться, - зачем он это говорит? Икарус сам не понимает, из него как будто льется непреодолимое желание вывести Сольвейг, что сейчас ему вообще-то не на руку, но остановиться слишком сложно, - Тебе страшно? Боишься что тебя зажарят также как эту псину? Хочу, чтобы ты боялась, - он опускает ладонь ниже на ее шею, смыкает пальцы, дышит тяжело. Будет интересно посмотреть как та будет задыхаться, но он хочет другого, хочет ее, потому грубо впивается в ее губы. Ему даже не интересно ответит ли она, разрешение для этого тоже не требуется, икарус берет то, что хочет, а головокружение подстегивает только сильнее, - Сука, - шепчет он ей в губы. Кажется, все это какая-то месть, или нет, на вкус она лучше, чем человек, по крайне мере Икарус, наконец-то заткнул ей рот.

Он не думает. Если бы думал, то сейчас решал бы вопросы с Чжао, те самые вопросы, за которыми они сюда и явились, считал бы в голове галлеоны, которые можно получить с него же, в конце концов искал повод поскорее смыться отсюда. Но вместо этого, он занимает себя Розье, будто в этом месте и так мало безумия, мысли о ней забивают каждый уголок сознаний, от этого хочется отмахнуться, но не получается. Попытки слишком слабые, чтобы принести какие-то результаты, с каждой такой попыткой, он, кажется, вязнет только больше. Врезается губами в ее еще сильнее, будто пытаясь стереть их или стереть что-то в ней, сжимая шею одной рукой, но уже не пытаясь душить, а чтобы припасть к другой стороне лицом. Вдохнуть ее аромат, коснуться лишь на мгновение губами, чувствовать как под почти прозрачной кожей пульсирует вена, бороться с желанием перегрызть тонкую шею. Представлять страх в ее глазах, когда Розье почувствует, как из нее сочится жизнь, больше, чем обычно.

Ему почти жаль, что сейчас он не видит его во взгляде девушки. Почти жаль, что та не отталкивает его, делает шаги на встречу, жмется сильнее. Икарус улыбается, когда она хватает его за волосы, только боль не отрезвляет, лишь заставляет хотеть большего, стене уже давно пора сдаться под натиском и надломиться. Также как сегодня сдается Огден, кажется, он хотел этого с их первой встречи, воздать этой наглой девчонке по заслугам. Только тогда все, что у него было это лишь легкая неприязнь, взгляд с высока на вчерашнюю школьницу, с которой нужно сбить спесь. Теперь у него есть кое-что побольше, например, ненависть, из-за нее убили его друга, из-за нее всего пару минут назад их могли раскрыть. Или не минут, время спешит или вязко течет? Ему слишком сложно разобрать, каждая частица тела напряжена, разум воспалён, весь он одна сжатая пружина, которая пытается распрямиться за счет жестких движений, касаний.

Огден скользит ладонью по ее бедру, когда та закидывает на него ногу, отбрасывает платье, когда ткань встает на его пути. Прижимает волшебницу всем телом, хочет чувствовать ее дыхание еще ближе, пока пальцы уже скользят между ее ног слишком решительно, резко. Думает о том, каково той будет все это вспоминать, что ей овладел тот самый Огден, которого она не переваривает? Хотя и он думал, что на дух не переносит эту дамочку, а сейчас все ощущается иначе, ему даже приятно ощущать ее ладонь на своей руке, из-за чего хочется встряхнуть головой, но голова занята, сейчас он не готов прервать все, сломав Соль нос своими попытками выбросить ее же из своих мыслей. Интересно какая ее кровь на вкус? Но она отвлекает его, когда спускает руки ниже, расстегивает штаны, вот сейчас они, вроде, и вправду неплохая команда. Теперь его слова в доме Розье звучат почти пророчески. Даже странно, что ему удается вспомнить, что было до, да и шум из зала доносится все сильнее.

И даже неподалеку раздается голос, который, впрочем ничего не меняет, для Икаруса это все смешивается в один общий гул голосов, стонов и охов. Он продолжает сжимать Соль, подобно заведенному часовому механизму, неотвратимо. А голос становится все четче, ему даже кажется, что он где-то у него в голове, взывает к разуму и, вроде бы, в какой-то момент даже головокружение прекращается и отступает, захватившая его ярость, тогда почему он не выпускает волшебницу из своих рук?

- Икарус! - он нехотя отрывается от губ Розье, чтобы повернуть голову на помеху. Быстро поправляет верх платья волшебницы, который успел слегка стянуть. Ни к чему Чжао на нее глазеть, она же вроде как его невеста, - Какие вы сладкие, мои птенчки, - это обращение Огдену не нравится, сладким и уж тем более птенчиком быть не хотелось. А от того, чего хотелось его отвлекли, странно только, что это желание все никак не выветривается в отличии от других странных мыслей. Он натягивает на себя штаны, которые покоились внизу ног, затягивает ремень и старается как-то перестроить ход мыслей на деловой лад. Нарисовать на лицо выражение радости хозяину вечера, а не разочарование обломившемуся сексу, - Ладно, теперь я не сомневаюсь, что это твоя невеста. Хотя... - он хитро улыбается. А Огден не очень понимает о чем тот говорит. Их что проверяли как-то? - Ну, неважно. Я бы вас не стал отвлекать, любовь это прекрасно, - Икарус с трудом удерживается от того, чтобы скривиться, -  Но я бы хотел успеть на еще одно важное мероприятие, поэтому, что ты там говорил про свои бутылочки огневиски? - китаец меняется в лице, уже не такой радушный, видимо, у него для каждого случая своя личина.

Он бы и хотел, чтобы Сольвейг этого не слышала, а еще лучше, чтобы их не прервали, но Чжао явно торопится и все придется обсуждать здесь и сейчас. Кто бы мог подумать, что вместо того, чтобы трахаться ему придется выбирать дела, будь он сейчас подростком и приоритеты были бы диаметрально противоположные, эта взрослая жизнь порой заебывает не хуже Розье.

- Мне рассказывали про красного дракона, - правда скорее не рассказывали, а он подслушал, но кому нужны детали, - Знаете, на рынке Британии сейчас почти нет тех, кто предлагает галлюциногены. Вы могли бы его монополизировать, а я мог бы помочь, - от достает из внутреннего кармана мантии небольшую этикетку от огневиски, - Если растереть эту этикетку, она превратится в порошок, - что он и проделывает, после чего на ладони остается тот самый порошок, - Похожее можно делать с пробками и с самим сосудом, что вам больше нравится, - Икарус всматривается в лицо Чжао пытаясь понять, что тот думает по этому поводу, но, видимо, для этого им следовало знать друг друга чуть лучше.

Это было даже легко, от этого где-то в глубине Огдена зарождается семя сомнения, если сейчас так легко, значит будет трудно потом. Он беспокоится, что упускает что-то важное во всем этом напускном радушии Чжао, что ум все еще затуманен событиями пятиминутной давности, а присутствие Розье за его спиной не дает до конца раствориться в желании поиметь удачную сделку, а не волшебницу. То, как китаец подмигивает, а потом смотрит на Соль ему не нравится, особенно, учитывая, что по легенде они вроде как пара. Такими взглядами Икарус одаривает дам, которым не прочь присунуть, которых видит в первый и последний раз в жизни, ничего не значащие, но оставившие светлой отпечаток в виде приятного времяпрепровождения. Но Огден убеждает себя в том, что это ему только кажется, что он сейчас просто слишком уязвим во всей этой своей воспаленности, а китаец просто любуется на привлекательную волшебницу, ничего такого.

Он кивает на его слова, растекается в улыбке, когда слышит, что тот за, осталось только договориться о условиях, но китаец его опережает. Икарус замирает, уголки губ ползут вниз, на привычное место, сохранить радушие не получается.

- Нет, - резко отрезает он, пока кулаки уже неосознанно сжимаются в тугой узел. Икарус не думает ни секунды, ответ, кажется, таким же очевидным, как то, что китайцы ебнутые, то, что небо голубое, а собак есть не стоит. Он даже не хочет задумываться зачем Чжао хочет одолжить Соль, хотя, конечно, знает ответ, этот ответ слишком красочно вертится в его голове и откинуть его сложно. От этого он злится, потому что представлять такое не хочется. Злится, потому что не готов пойти на эту сделку, хотя раньше думал, что пойдет на что угодно лишь бы получить желаемое. Но ведь никому от этого не должно быть хуже? А ему только лучше? Только Икарус и на эти свои же вопросы отвечает «Нет», почти неосознанно, но уверенный в ответе.

Чжао смотрит на него сверху вниз, не смотря на то, что тот порядком ниже, видимо, какой-то особый вес в жизни, жизненный опыт, которым тот пытается его придавить. Икарус почти не моргает, пока в голове идут стремительные мыслительные процессы. И что ему теперь делать? Все знают, что китаец получает то, чего хочет, так что сейчас разумнее, отдать все-таки Розье или пытаться выбраться отсюда живыми? И опять ответ, кажется, очевидным.

- Мистер Чжао, это не серьезно, - это смешит китайца, который не готов торговаться, Огден в ответ тоже оголяет оскал, хотя сейчас больше хочется заставить того жрать его же собачатину до коматозного состояния, возможно вещества в ней в конце концов его убьют. Но Икарус не может себе такого позволить, попробуй он провернуть что-то похожее и его порвут на кусочки раньше, чем хотя бы один кусочек коснется языка Чжао, - Хорошо. Я все объясню невесте? - он вспоминает, что на всякий случай взял с собой ее палочку и, если уж он не готов отдавать Розье на съедение, то по крайне мере нужно попробовать усилить их боевой потенциал.

- Держи, - он поворачивается спиной к Чжао и лицом к Соль, пытается незаметно достать ее палочку, протягивает ее ей. Старается не смотреть на нее, потому что думать о ней лишний раз не хочет, он и так сегодня достаточно впечатывал ее и в стену, и в свою голову. Но все же не заметить красные следы на шее не получается, только не вину он чувствует, а представляет, что также как он ее может сжимать какой-то узкоглазый. Икарус же сжимает покрепче челюсть, еще чуть-чуть и заскрипит.

Думай. думай, думай. Позади стена, впереди Чжао, а за ним зал полный его псов в прямом и переносном смысле. Они могли бы аппарировать прямо сейчас, но это слишком просто, эти ребята не хотят, чтобы их нашли, не хотят они и, чтобы от низ кто-то мог смыться просто так, потому наложили антиапарационные чары. Не зря они попали сюда через каминную сеть, даже по ней сюда может попасть только избранный круг волшебников, еще в начале вечера Икарус думал, что ему повезло в этой избранности, теперь кажется иначе. Ему ведь даже предложить нечего в противовес, даже то, что он пожиратель смерти для китайцев смех и только, тогда как в британского волшебника этим можно было бы напугать. Но у него в руке до сих пор порошок, он распрямляет ладонь, думает о том, что тот действует как сильное седативное и что это единственное, что пришло ему в голову. Икарус протягивает свободную руку китайцу, чтобы пожать ее в знак заключения сделки.

- Я, наверное, погорячился, - говорит он, сокращая расстояние между собой и «деловым партнером», - Так люблю ее, что мысль о том, чтобы делиться ей с кем-то меня расстраивает, - с этими словами Икарус протягивает ладонь к лицу, будто в попытке что-то стереть, - Но кому навредит один раз, верно? - легкое дыхание, скрытое за смешком выпускает порошок прямо в лицо китайца, который начинает кашлять, вдыхая его в себя. Он пытается оттряхнуть от белой пыльцы, но Икарус видит по нему, она уже проникла туда, куда должна, глаза Чжао другие, будто стеклянные, - Ох, простите, я забыл это стереть с ладони.

Чжао воспроизводит какие-то сложносочиненные китайские слова, может материться? А может рассказывает как вывернет его и Розье наизнанку? Наверное, даже хорошо, что он не знает китайского. А тот начинает потихоньку мякнуть, Икарус подхватывает его под руки, подтаскивает к небольшой софе, замечает боковым зрением, что на них пялится какой-то другой китаец.

- Помогите, пожалуйста! - а сам разворачивается к Соль, тихо командует, - Спрячься! - он надеется, что та догадается вырубить новоприбывшего свидетеля, он им не к чему. Если они устранят его, есть шанс выставить это так, будто у двоих были какие-то разборки и все закончилось овощем и вырубленным китайцем. По крайне мере Икарус надеется, что Чжао вдохнул достаточно, чтобы забыть большую часть из того, что было между ними, когда он баловался этой хренью, парочку вечеров из его жизни навсегда его покинули.

Чжао все сползает с софы, на которую Огден безуспешно пытается его усадить, поэтому в конечном итоге, просто закидывает его ноги на нее вместе с туловищем. Благо его рост позволяет поместиться на ней почти целиком, а к нему уже даже мчат на помощь, пока он слышит за своей спиной глухой удар. Вообще он планировал что-то похожее будет происходить у него перед глазами, а не за спиной, что там Розье не поделила со стеной? Он резко поворачивается и обнаруживается, что на полу валяется еще один китаец, и отличий от того, который рядом с ним он особенно не замечает, поэтому для того, чтобы убедить себя в том, что это не один и тот же волшебник, переводит взгляд обратно на Чжао.

Тот уже мирно посапывает, бубнит что-то во сне, натягивает себе на глаза свою же мантию, чтобы скрыться от яркого света. Спящим он выглядит куда более приятным, чем в бодрствующем состоянии, хотя азиаты Икарусу все еще не по вкусу. Но, если подумать, быть азаитом довольно удобно, если у него на то, чтобы закрыть глаза уходит секуда, то у этих хватит и меньше половины этого времени, столько всего полезного можно сделать на сэкономленное время. Вот, Огден, возможно, бы успел придумать план чуть лучше, чем тот, который они стихийно пытались реализовать, вернее он пытался, пока Розье все больше приближалась к не такой уж и туманной перспективе одолжения ее и, скорее всего, далеко не на один раз. После такого и Икаруса одолжат и возвращать не будут, оставят от него мокрое место, если вообще хоть что-т о поставят. И дернул его черт отказать китайцу.

Он уже собирается остановить девушку, потому что двух вырубленных китайцев им более, чем достаточно, тем более, что ему в голову пришла идея получше. Но Соль реагирует даже слишком быстро, что Огден даже рта не успевает раскрыть, только направить палочку на  нового китайца, который через мгновение уже валяется на полу, и не из-за него. Икарус пинает того ногой, а он только кряхтит в ответ, все больше присасываясь к не кристально чистому полу. Может тот сдохнет не потому что его приложила Розье, а потому что нажрется с пола какой-нибудь гадости, которой тут все забито.

Как объяснить наличие сразу три полудохлых азиата и двух вполне себе здравствующих европейца? Сказать, что те после собачьего ужина затрахали друг друга до полусмерти? Ведь, учитывая происходящее кругом, это могло быть вполне реальной историей. Вон тот мужик, которого имеют в зад добрые два часа, явно перестал получать удовольствие примерно после получаса, сейчас его глаза даже стали чуть шире, чем у среднестатистического китайца, что уж говорить про анус. Но Чжао, вроде как, мужиками не интересовался, он бы еще засомневался, если бы сегодня не побывал под юбкой у Розье, она то мужиком точно не была, если, конечно, не появилось каких-то новых волшебных методов по скрыванию мужицкой сути.

Пока он думает, что со всем этим делать, в него врезается Розье, какая-то слишком растерянная для того, кто только что уложил двух китайцев, еще и глаза руками трет. Но сразу обо всем думать не получается, главное, чтобы и у него ничего не начало чесаться, главное, чтобы сохранялась ясность ума. А она его еще и за руку хватает, эти касания его снова отвлекают, может оттого к нему снова приходит какой-то дикий план. Он направляет палочку на китайцев по очереди, предварительно отойдя с Розье на приличное расстояние, после чего произносит заклинание, которое помогает извергнуть из их ртов рвоту. Зрелище не особенно вдохновляющее, поэтому Икарус спешит развернуться лицом к залу, берет Соль за руку, как полагается брать невесту, хватается за свой живот. А волшебнице, кажется, и не надо притворяться, что ей плохо. Ничего, они разберутся с этим потом.

- Та собака была испорчена, - по дороге он хватается за плечи китайцев, будто у него не хватает сил идти, нужно на кого-то опираться. Те отшатываются от него, - Или отравлена, не знаю. Возможно, кто-то хотел отравить Чжао, - все охают, даже те, что трахаются охают, но уже по-другому, обеспокоенно, хотя уже через секунду продолжают свои фрикции, - Помогите кто-нибудь ему и его друзьям. Черт возьми, мне так плохо, - он указывает рукой в сторону Чжао и двух других китайцев. В зале нарастает волнение, большинство что-то говорит на китайском, все ломятся по направлению, которое им указал Огден, пока они с Розье прорываются к камину. Кажется ему удалось всех отвлечь, вот и камин уже почти перед ними.

Только драконы, летающие по потолку вдруг начинают кричать, оглушая каждого, находящегося в этом помещении. Кричать и пикировать на случайных волшебников, а едва коснувшись хотя бы кусочка ткани взрываются, оставляя на своей жертве рванные раны. Это заставляет Икаруса убрать руку от живота и забыть про то, что ему нужно строить из себя глубоко больного пациента. Все это выглядит как смертельно опасная сирена, видимо, опасность жизни Чжао куда серьезнее, чем жизнь любого присутствующего на этом мероприятии. Очевидно, их жизни с Розье, на фоне этих китайцев так вообще не стоили ничего. Они уже залезают в камин, когда его ноги касается один из драконов, следом их заворачивает, он чувствует как обжигает ногу, с каждой секундой все сильнее. Икарус кричит, но голос поглощается, не способный проникнуть через толщу аппарационных чар камина. А, когда их выкидывает на пол в доме Розье или Огденов? Боль мешает ему нормально соображать, он только может хвататься за ногу, из которой, кажется, торчит осколок от дракона. Ему казалось, что они бумажные, но, видимо, в нужный момент перестали быть таковыми.

- Смотри-ка я тебя и до дома проводил, - или нет? - Это же твой дом? - а сам оглядывается, ищет в поле зрения Розье, - Сейчас я вытащу эту хуевину из ноги и пойду, - но он что-то не уверен, что сможет самостоятельно покинуть это место сегодня. А в Мунго заявляться опасно, ему бы вообще залечь на дно на какое-то время, надеясь, на то, что его легенда о облеванных китайцах сработает, а Чжао не вспомнит того, что ему помнить не стоит, - Ты как, Розье? Что у тебя с глазами?

Кровь струится чересчур быстро, он слишком явно ощущает этот поток, а сил становится все меньше. Ему кажется, что он медленно сползает, но на самом деле все происходит быстрее, когда он падает на пол, почти радуясь прохладному кафелю, касаясь его ладонями. Огден пытается нащупать где-то поблизости свою палочку, хотя и не знает, что можно ей сделать, когда в ноге торчит здоровенный кусок стекла, ну вытащит он его, а дальше что? Затянуть небольшую рану труда не составляет, но эта дрянь вошла больно глубоко, он бы и не хотел этого видеть, но смотрит как заворожённый, пока на лбу уже выступает холодный пост.

И слова Соль заставляют его поднапрячься пуще прежнего, потому что теперь оглядевшись, тот понимает, что это место ему не знакомо, особенно то, как на него смотрит голова кабана с одной из стен. То как ему в глаза бьет лунный свет из широкого окна, распластавшегося  от пола до самого потолка, кое-как освещает волшебницу, которая стоит рядом с ним, взлохмаченная, с красными глазами, которые еле различимы, когда она опускается к нему. Ему бы остановить ее руку, которая ползет к стеклу, потому что ничего полезного она сделать все равно не сможет, но Икарус слишком плохо соображает. Зато, кажется, еще более резкая боль на какое-то мгновение его отрезвляет, ахуенно, теперь он откинется непонятно где от потери крови.

- Блять, ты хочешь меня убить?! - он говорит слишком громко, учитывая, что они даже не знают, где они. Стоило бы вести себя потише, но ему больно, а еще он не знает, что делать, а еще с ним слепая волшебница, которая даже помочь ему не может, только хуже сделать, - Какого хуя ты лезешь, если ничего не видишь? - Икарус подтягивается к ране, пытается ее закрыть, так чтобы остановить кровь, но получается плохо, сил меньше, чем нужно. Он матерится, стукает кулаком по полу, что за день такой, ни сделки, ни ебли, ни здоровой ноги. Нужно попытаться взять от него единственное хорошее, что возможно (или уже не очень) попытаться выжить.

- Не знаю. По крайне мере ты не умрешь, - если, конечно, научится не выебываться каждую секунду, что Икарусу кажется чем-то нереальным, вроде сегодняшней легенды, где она была его невестой, - Сегодня, - очень важное уточнение.

Он мотает головой, а еще пытается вспомнить, можно ли заколдовать камин таким образом, чтобы тебя переносило не туда, куда ты диктуешь. Потому что Огден вроде как произносил дом Розье, хотя не исключено, что прилетевший кусок дракона внес коррективы в его дикцию. Так или иначе он не успевает среагировать на внезапно возникшие шаги, тогда как слепая Соль оказывается куда более проворной, если бы он хотел сказать ей, что-нибудь хорошее, то можно было бы похвалить за меткое попадание во все ее сегодняшние цели, это его почти удивляет. Но больше удивляет то, что цель тоже китаец. Куда они, блять, опять попали? Возможность оставить всю историю с китайцами позади таит на глазах, он просто надеется, что это азиат никак не связан с теми, от которых они свалили. Этот еще так удачно скатился по лестнице после заклинания волшебницы, может жители этого дома подумают, что дед схватил какой-нибудь сердечный приступ или просто поскользнулся.

- Шарп! - он зовет домовика, это последнее, что приходит ему в голову. Отсюда нужно убираться как можно скорее и желательно туда, где их не будут искать этой ночью. Возможно, все это закончится без последствий, но, если нет, оставаться в своих домах, очевидно, не самая лучшая затея. Объяснять Розье куда им надо он даже не берется, это может занять слишком много времени, их уже могли услышать и, кто знает, с кем живет этот милый, посапывающий дедуля.

Домовик появляется стоит только Огдену произнеси последнюю букву его имени, он озирается по сторонам, видит, что его хозяин зажимает ногу, начинает суетится, беспокоится. Икарус хватает того за маленькую ручку, когда тот оказывается рядом с ним.

- Перенеси нас к Мэту. Ты был у него помнишь? - по крайне мере там их точно никто искать не будет, благо друг всегда жил один, и столкнуться им там будет не с кем. Домовик кивает, смотрит на незнакомую ему волшебницу и протягивает к ней руку, после чего они уже оказываются в темном помещении. А эльф уже зажигает пару свечей по щелчку пальцев, помогает Икарусу сесть на кровать, чуть ли слезами не обливается от всех переживаний, Огден бы и хотел его утешить, но сейчас больше переживает за себя. Ему перетягивают ногу чуть выше раны, а ему только и хочется, что упасть головой на подушку, или вообще куда угодно и закрыть глаза. Это сейчас кажется самым лучшим, что может с ним случится.

- Хозяин Икарус! - эльф звучит слишком громко, Огден даже замахивается рукой, чтобы заехать тому куда-нибудь, лишь бы тот не кричал так, - У вас там мясо видно, кровь течет и течет, - он раньше не замечал, что у слуги напрочь отсутствует способность сглаживать углы, - Выглядит очень не красиво. Хозяин! Вам нельзя спать! - ну а что ему делать, не слушать же, как все хуево, - Я сейчас вернусь, всего минуту, - перед тем как исчезнуть он подзывает к себе Розье, берет ту за руку и показывает как зажимать рукой рану. Как будто это что-то особенно изменит.

- Дай посмотрю, - раз уж им все равно ждать эльфа, Икарус может занять себя рассматриванием глаз Розье. Он берет в одну руку свечу и подносит к ее лицу, второй же мягко смыкает пальцы на ее подбородке, поворачивает вбок, рассматривая красноту вокруг глаз. Выглядит так себе, - Да. Ты ослепнешь, - заключает он, сдерживая смешок, лишний сотряс сделает ему только больнее. Ничего сейчас вернется эльф и наверняка поможет и с этим. Не зря же он в их доме отвечает за всякие лечебные отвары, правда отвары это, конечно, еще не гарант первоклассного лекаря, но других Огден не знает. Он спускает пальцы к ее шее, кажется, следы от его руку стали еще отчётливее, - Больно? - Огден все еще не знает, что думает по поводу того, что между ними произошло и того, что так и не произошло, разве что, только то, что отсутствие в организме собачатины ничего кардинально не изменили.

Если бы сейчас ногу не разрывало от боли, а лицо не приобретало фиолетовый оттенок, он бы с удовольствием побросался с Розье всеми этими едкими фразами, запихал бы их за шиворот и добавил бы еще немного. Но голова не хотела варить также быстро, как варила еще в пристанище китайцев. Возможно, еще дело в том, что сейчас он, наконец, чувствовал хотя бы подобие безопасности, хотя, если подумать, чувствовать что-то подобное, когда рядом Соль это довольно рискованно. Тут вон тоже есть стекла, по крайне мере из него состояло окно неподалеку от них, а еще у девушки наконец-то в руках была ее собственная палочка, а у него...вообще-то, у него не было нихуя, но все же он позволяет себе улыбнуться на ее плевок словами.

По крайне мере ее едкость немного, но отвлекает его, вероятно, в других обстоятельствах он бы уже продолжил начатое на празднике людей, но не собак. Проверил бы где пределы красноты ее шеи и можно ли сделать еще больнее, возможно, оставить следы на других частях ее тела, чтобы потом любоваться на это как на картину, самоутверждаться за счет боли. Это почти поэтично, но ему, кажется, что касаться ее подбородка пальцами это тоже вполне себе ничего, не предел мечтаний, конечно, перед тем как умереть, но по крайне мере он у нее не волосатый, как, например, у той же матушки Мэта. О нем сейчас лучше не думать, не думать, что Розье сейчас находится там, где мог бы продолжать жить его друг, а вместо этого здесь едва не умирает сам Икарус. Смерть идет по ней по пятам, теперь он в этом должен быть уверен.

- Ты уже ждешь следующего раза, правда? - он бы посмотрел как Сольвейг ему вьебет, как он в противовес сожмет ее запястье и снова отправит в стену. Это был бы интересный спарринг, если, конечно, девушка не возьмет на него какой-нибудь кусок стекла, которым разьебет его вторую ногу, тогда с достойными аргументами будет проблема. Его увлекает, что она хотела там сказать, но не договорила, тем более, что больше ему не на чем сконцентрироваться, - То я? Еще больший уебак? - других вариантов ему на ум не приходит, потому что хорошего от Соль он услышать точно не ожидает, даже несмотря на то, что она все еще не попыталась сломать ему руку, за то, что он держит ее подбородок. Он делает резкий вдох, когда та сильнее сжимает ногу, проглатывает желание ебнуть ту за очередной раз, когда она делает ему больно. Но вроде как домовик что-то подобное и замечал, но как будто ему не похуй. Очень кстати, что внимание удается переключить на ее губы, которые кажутся слишком горячими, хочется прижаться к ним еще плотнее. Только он не успевает ухватиться за ее затылок, чтобы притянуть к себе ближе, ладонь встречает воздух, а после снова резкая боли, когда волшебница перестает зажимать ногу.

Эльф вываливает содержимое из своей небольшой тряпичной сумки на кровать, склянки звенят, он перебирает их пальцами, пока не выуживает две, одну зеленую, другую желтую. Желтую протягивает Икарусу.

- Это нужно выпить, хозяин Икарус, - он не особо задумывается, тем более, что причин не доверять эльфу у него нет. Домовик здесь единственный, кто поможет ему помочь. Ну ладно, Розье, вроде бы, тоже неплохое обезболивающее, только действие какое-то больно короткое, - А это вот сюда, - пока Огден выливает в себя содержимое склянки, вкус которого, на удивление, приятный, хотя он и не понимает на что он похож, эльф уже откупоривает другую бутылочку, сжимает своей маленькой ладошкой его ногу и начинает лить зелье прямо в рано. Тут Икарус уже не сдерживается и вспоминает все многообразия мата в своей голове, сжимает покрывало в кулак, чуть не рвет его, с трудом сдерживается, чтобы не лягнуть существо, которое ему помогает куда-нибудь в лоб.

Кажется, будто в ногу вливают лаву, может так оно и есть, потому что кровь постепенно останавливается, рана покрывается коркой, будто прошло уже пару дней или неделю. Эльф улыбается, смотря на это зрелище, Икарус же старается на это не смотреть, тратя все силы на то, чтобы сдерживаться. Когда это уже закончится? Домовик говорит, что уже скоро, он и сам это чувствует, жар в ноге потихоньку спадает, он уже даже ощущает небольшой холодок от махания руками эльфа, видимо, это хороший знак. Только голова все еще немного чугунная о того, что, кажется, вне его крови осталось куда больше, чем внутри него. Он и не заметил как глаза заслезились от боли, он переводит взгляд на Соль.

- Да, - может и пусть себе катится? Но что-то заставляет его продолжить, - Шарп, у тебя есть что-нибудь от куриной слепоты или от китайской? От любой слепоты? - домовик радостно кивает головой, ему нравится, когда он полезен, особенно не одному, а целым двум чистокровных волшебникам, это же такая честь, - Куда ты пойдешь? - если она захочет Огден все равно не сможет ее удержать, но сейчас это может быть опасно. Допустим, он должен помочь ей не попасть в лапы, потому что он ее в эти лапы и привел, - Ты все-таки хочешь трахнуться с китайцами? Потому что одним обойти не получится. Возможно, пустят по кругу, или собак подключат. У них к собакам особый фетиш, - ему хочется звучать убедительно, а внутри снова закипает от того, что в голове возникают образы, о которым он же и говорит.

Меньше всего он хотел быть дружелюбным, может для разнообразия можно было попрактиковать и что-то в это роде, но дружелюбие и Икарус звучало как какое-то странное сочетание. Возможное, вроде груши и сыра, но странное. Наверное, надо было лишний раз обозвать ее шлюхой или послать ее нахуй, чтобы та поняла, что все это не более, чем необходимость. Что будь у нее выбор получше, он бы давно поддал бы ей ускорения. Или нет. Ему не нравится, что руки помнят нежность ее кожи, хотя казалось, что там не менее, чем наждачка, о которую можно стереться вусмерть; а губы помнят какого этого скользить по этой самой разгоряченной коже. Нахуя ему эта информация, если она одна из самых ебнутых девушек, которых он знает, такая может быть аналогом самки богомола только в человеческом мире. Вот он ее трахнет, а потом она ему снесет нахрен голову.

- А когда я был не дружелюбным? - он подыграет, раз она этого так хочет. В конце концов, кажется, Икарус посылал ее нахуй куда меньше раз, чем она его, - Вообще-то Вискас Кондом, - на самом деле он уже и сам забыл как назвал ее, но этот вариант звучит еще более забавным, поэтому он не отказывает себе в это тупом исправлении, - Ты думаешь псевдоним помешает им найти тебя после того как ты разъебала двух китайцев? - прикрытие было для какого-то легкого недоразумения, после которого никому бы и в голову не пришло искать ее. Если его легенда о просроченной собаке не сработала, то найдут всех, даже тех, кого находить не надо. Он уже представляет как выпускают кишки всем Бренди, у которых фамилия начинает на В. Просто для профилактики, максимально широкая выборка, рано или поздно все равно найдется нужная Бренди, хуенди или как ее там.

- Если у тебя есть места, в которых тебя не будут искать,  - а ему, кажется, что у нее таких много не найдется, - Можешь пойти туда, иначе выбора у тебя нет, - серьезно заключает он. У таких как Розье, друзей, вероятно, немного, Икарус думает , что их вовсе нет, так что могла бы вести себя и подружелюбнее, может он захотел бы быть ее другом. Хотя в таком случае, возможно, он бы не хотел бы быть тем, кто стащит с нее это платье. И это было бы на пользу, им обоим. Но Розье есть Розье, поэтому ему неизбежно приходится возвращаться к тому, к чему возвращаться не стоит.

Огден наблюдает за тем, как над ней работает домовик, первая веселая сцена за этот вечер, от которой ему хочется смеяться в голос. И он не сдерживается, то как девушка мотается из стороны в сторону, кричит, хотя мгновением ранее насмехалась над тем, как он перенес свою экзекуцию, как нервно трет свое лицо. Да, это стоило того, чтобы получить в ногу кусок стекла, правда Шарпа ему немного жаль, похоже, та его слегка напугала своей руганью. К Икарусу то домовик привык, а, вот к женщинам он привык несколько иного рода. Чуть более покладистых и уже точно не пытающихся выцарапать себе глаза. Возможно, та оценила все прелести незрячей жизни, и решила кардинальным образом избавить себя от лицезрения, да хотя бы само себя в зеркале. Вероятно, в ее окружении так хотели поступить многие. Икарус, возможно, задумается об этом методе чуть позже, когда закончит смеяться над этим зрелищем. Хотя лицо ее даже немного жалко, оно вполне себе ничего, когда не искажено гримасой злобы. С другой стороны злая она рождает в нем какое-то первобытное желание.

- Кажется есть какие-то методы с вытаскиванием глаз. В следующий раз попрошу Шарпа попробовать его. Идет? - они ведь уже почти выяснили, что следующий раз будет. А подставлять глаза Розье уже умеет, но он не уверен, что сможет дать какое-то подобное приказание домовику. Он усмехается на то, что он все-таки уебак, после того как она отплясывала здесь, пытаясь избежать лечения, он предпочитает на это ничего не отвечать. Икарус поворачивает на нее голову, думая, что, возможно, зря она не ушла.

- А ты хотела уйти? - вопрос сам по себе звучит как ответ, потому что он знает этот самый ответ. Думает, что знает. Как хорошо, что в ноге раздается лишь слабый отголосок боли, она его больше не отвлекает, но точно ли это все же хорошо. Он усмехается прежде, чем сказать, - Ты забыла упомянуть меня в этом списке, принцесса, - он знает, что ее бесит это обращение, делает это специально. Произносит это почти в ее губы, когда склоняется над ней. В следующий раз будет тщательнее составлять списки того, кого не хотела бы видеть, потому, что Огдену этого хватает для того, чтобы резко втащить ту полностью на кровать, припасть к ее губам в желании получить больше, гораздо больше, чем в тылу китайцев. Стягивать платье, так чтобы оголить грудь, ползти губами к ней же, начиная от шеи, слишком порывисто, не успевая перевести дыхание, возвращаться снова к губам. Сжимать талию крепче, будто боясь, что им снова что-то помешает, в этот раз он, вероятно, разъебет предмет помехи. Он отрывается на мгновение, проводит пальцами по ее щекам, там, где она же прошлась ногтями, как жаль, снова Розье все испортила.

- Ты опять все испортила, - ему нравится ее лицо, Огден хочет видеть на нем агонию, потому пальцы пытаются справиться с застежкой на ее спине, но платье будто к ней приросло, он думает, что порвать его не самая плохая идея. Вцепляется сильнее, пока не слышится треск, он улыбается сквозь поцелуи, прижимает девушку к себе еще сильнее, вжимает в кровать, пока та неуступчиво прогибается под их весом. Перекидывает ее на себя, так чтобы было легче стащить платье, но не желает ее выпускать, вид сверху, кажется, еще лучше. Да, сегодня он возьмет свое, она достанется ему, а не сраным китайцам.