Когда она просыпается рядом с Флинтом, кажется, все это неправда, нужно еще пару минут, чтобы прийти в себя и понять, что это ее текущая реальность. Реальность, в которой каждый очередной скрип двери или хлопок где-то за пределами дома вызывает неприятные мысли. От этого не удается отмахнуться, забыть тоже не получается, там внутри скребет, пугает, заставляя кусать губы. Правда в иное мгновение она кусает губы по другой причине, например, когда Уилфред прижимает ее к стенке, с которой ей на голову сходят обои, оставляет на шее засосы, как будто бы им по семнадцать лет, забирается под юбку, овладевает ей жестко, потому что теперь нет сдерживающих факторов, нет Флинтов за соседней стенкой, нет Селвина, который может это все увидеть. Вернее последний, конечно же, есть, только от увиденного ничего уже не изменится, он и так отлично знает, что где-то там его жена занимается тем, чем должны заниматься с ним, любит того, кого он ненавидит.

Теперь Оделл, вероятно, ненавидит и ее, страшно подумать, какие мысли копошатся в его голове, что он им готовит. Но Эмма почти забывается, когда кладет голову на грудь Флинту, это чувство спокойствия разливается в ней, подобно пьянящему напитку, страшно становится тогда, когда она думает, что ее оторвут от этой груди. Вырвут с основанием, как мандрагору, которая визжит, хотя Миссис Селвин визжать не будет, она вообще не представляет как жить после этого, поэтому в такие моменты старается как-то отвлечь себя. Только ночью не получается, когда вновь и вновь видит Флинта с пробитой головой или перерезанной шее, она еще помнит, что тогда сказал Селвин, когда пытался убрать соперника с пути. Тогда она просыпается в холодном поту, порой даже кричит, и тогда Уилфреду приходится напоминать ей, что он все еще где-то под боком, что пока еще ничего плохого не произошло кроме этих отменит на ее щеке. Но сны становятся все реалистичнее, порой ей кажется, что все по-настоящему, особенно тогда, когда страхов, являющихся ей становится все больше,

Сегодня ей снятся ее внуки, их примерно двадцать штук, а она почтенная женщина, которую держит за руку такой же почтенный мужчина очень похожий на Оделла. Они еще сидят в деревянных креслах качалках, у обоих по чашке чая в руки, а дети вокруг все бегают, кричат, чтобы бабушка рассказала им про то как выпекать семейный пирог и как заштопать носки заклинанием. Ей странно, что дети таким интересуются, но она рассказывает, а у самой руки трясутся, хочется разогнать всю эту детвору, выдернуть руку из ладони старой Селвина, но он держит слишком крепко, почти больно. Она и не замечает, как рука растворяется в его ладони, как дети сливаются в одного большого ребенка, топающего по полу, как будто пол это ее голова, наступают на нее, распахнув руки, чтобы прижать ее к себе, но скорее всего, чтобы раздавить. Но ей не двинуться, даже кричать не получается, только рот открывать и остается в этот немом крике.

Эмма чувствует как ее кто-то трясет и только тогда просыпается, с каждым разом вынырнуть из ужасов становится все труднее, а что, если в следующий раз Флинт ее не разбудет? Сердце и так хочет выпрыгнуть из груди, ей даже кажется, что дышать как-то сложно. Так и до приступа недалеко. Может стоит поменьше спать? Она всерьез об этом задумывается, чтобы сбегать ночью на кресло, занять себя чтением книг, которые валяются по дому Эмиля, занять мозг чем-то отличным от всех страхов. Может это и была задумка Селвина, чтобы они свели себя с ума этим самым страхом ожидания того, что с ними может никогда и не случится? Нет, кажется, Оделл все же выжиданию предпочитает действия, поэтому страшиться будущего им еще недолго, может пару дней, а может пару недель, вряд ли больше. Хорошо, еще, что Уилфред понимает в магглах чуть больше, чем она.

Это даже почти весело жить их жизнью, хотя, если бы не Флинт рядом, она бы на такое никогда бы не согласилась. Но это он, Эмма ведь всегда готова была поддержать даже самые идиотские его  идеи, хотя, в данном случае идея скорее ее. Уилфреда можно было считать триггером, который запускает в ней все эти абсурдные механизмы, возможно, она для него была кем-то вроде. В конце концов, как еще тот мог добраться до столь скучной жизни, вроде брака с вполне себе приличной чистокровной женщиной и наличия такого же чистокровного сына, если не благодаря отсутствию Эммы в его жизни? Теперь-то в скучности жизнь упрекнуть было сложно, она играла красками и порой весьма странными. Особенно странными, когда она глаза начинали болеть от всех этих пестрых вывесок, на которых мигали надписи. Она не очень понимала зачем пытаться вызвать у человека эпилепсию, особенно, когда так скользко, можно же прямо на тротуаре и откинуться, пока лицо мигает от ниспадающего света.

— Стой! — но Флинт тянет слишком сильно, у нее даже не получается упираться. Ее как-то не очень воодушевляет перспектива снова оказаться в месте, где на нее будут косо смотреть. Верне, тогда то косо смотрели, потому что они были школьниками, теперь, вероятно, такого не случится, но флешбеки все же дают о себе знать, — После этого я решила больше не лазить в твоих вещах, — Эмма крутит головой, чтобы осмотреть помещение. Выглядит все совсем иначе, чем в тот раз, похоже магглы всю эту тему секса видят несколько иначе, более готично чтоли. У волшебников там почти что цирк, даже музыка соответствующая играет, а здесь что-то томное, будто надо прямо здесь воспользоваться всеми этими приспособлениями. Но у Эммы это особого желания не вызывает, хотя тот член на дальней полке выглядит вполне себе реалистично, кажется что-то похожее прячется в штанах Селвина.

— Потому что боялась найти там говорящий член. Мне показалось, что на него ты тогда смотрел с еще большим интересом. Даже беседу завязал. — она смеется, потому что и вправду боялась чего-то такого. Не то, чтобы она не приняла друга-гея, вероятно, они дружили бы еще крепче, пока не появился бы тот, кто разбил бы их дружбу о его же задницу, все же делится Эмма с другими Флинтом не умела, — Мне еще десть лет назад показалось, что у тебя там немного кривовато. Это все объясняет, — хоть что-то можно было объяснить в жизни Флинта, — Надеюсь, все эти жертвы не из-за того, что в пятнадцать лет я не могла тебе дать такого же первоклассного секса? — ну или просто не могла дать, потому что не готова была ответить взаимностью. Если та вагина заменяла ее, то все это, конечно, грустно, но больше смешно. И она смеется, пока продавец пялится на них, видимо, обычно сюда приходят не поржать, хотя Эмма в этом очень сомневается. Наверняка сюда также вламываются маггловские дети и крадут маггловские вагины, чтобы запихать туда маггловские концы. Только концы их скорее всего страдают чуть меньше, чем конце Уилфреда.

— Одного раза за день недостаточно? — кажется утром была похожая шутка, только сейчас немного больнее, — Дай сюда! — она выхватывает из рук Флинта этот огромный агрегат и ставит на место. Думает еще на какую женщину он рассчитан, учитывая, что там как бы толщина большее ее икры на ноге, хотя, она слышала, что анатомия у всех разная, да и предпочтения. Кто она такая чтобы осуждать? Может, если бы за ее спиной не было уже многочисленных измен и, вероятно, разрушенной семьи ее же любовника, можно было бы попробовать. Но пока стоило сдержать свои удивленные замечания на сей счет и вглядеться в представленный ассортимент.

Она останавливает свое внимание на нарядах, берет небольшую коробочку в руки, чтобы рассмотреть. Там голая женщина выглядит как колбаса, перетянутая нитками, похожую делала ее бабушка. Удобно ей вообще в этом, но тело у той и вправду напоминает выпуклые места колбасы, все какое-то раздутое, пережатое. Ее бабуля забеспокоилась бы за несчастную леди в силках, подобно какому-то животному, угодившему в сети. Эмма думает, что эту олениху явно хотели бы отжарить, там, вероятно, и охотник мог быть не один.

— Тебе пойдет, — она показывает картинку с женщиной в сетке Флинту, — Будет честно, ты же меня в капкан как-то поймал, а я тебя в сетку, — продавец как-то странно на них смотрит, еще очки надевает, чтобы всмотреться, но у них тут вообще-то важный сеточный вопрос, — А еще как авоську можно использовать. Бабушка мне что-то похожее показывала, таскала в них еще бутылки. Тебе как раз понадобится пару бутылок, если после этого захочешь на что-то сесть, — Эмма смеется, представляя Флинта в этом наряде. Вообще-то можно было и костюм медсестры на него натянуть, но можно же под костюмом медсестры иметь сетку, правда? Одно другому не мешает.

— В смысле? — левая бровь летит куда-то вверх, по направлению к шраму от кентавра, еще чуть-чуть и они встретятся. Но Эмму как-то больше заботит то, что, похоже, Флинт встретился с кем-то или с чем-то, о чем Эмме доселе известно не было. Нет, в принципе, учитывая, что между ними пролегла пропасть из не связанных воспоминаний длинной во много лет, можно было предположить, что в них могло произойти что угодно. Вот буквально абсолютно что угодно, тут даже самой красочной фантазии может не хватить, потому Миссис Селвин смотрит на Уилфреда почти задумчиво, хотя уже спустя минуту толкает того в плечо и смеется. Ну нет, он опять шутит. Или нет? Или да? — Что и куда тебе не зашло? Уилфред?!

Так или иначе, картинка перед глазами рисуется весьма красочная и немножко отвратительная. Эмма, конечно, ничего не имеет против взаимной мужской любви, но плохо представляет как это понятие сочетается с личностью Флинта. Может стоило обратить внимание на то, как они были дружны в этой своей команде по квиддичу, получается видели друг друга голыми в раздевалках, возможно, где-то там закралась тяга к мужскому обществу? Ну или любопытство. Уилфред же всегда стремился попробовать все в этой жизни, по крайне мере действия говорили именно об этом, странно еще, что в этих попытках он дожил до сегодняшнего дня. Правда жизнь на данном этапе весьма сомнительная, когда над головой то и дело нависает дамоклов меч, но ей бы хотелось узнать, что все же ему заходит меньше мужские задницы или предстоящая месть Селвина.

— Я вообще-то только ради спасения свитеров и сплю с тобой, — или не только, но по крайне мере за свитера можно было не беспокоится, — Я решила, что вонючие носки тебя как раз заводят. Даже думала начать изучать пропорциональна ли стоячесть носков твоему стояку, — в принципе совместное принятие душу это даже удобно, почти практично, воду можно экономить. Правда с экономией она плохо знакома, как, вероятно, и Флинт, который то и дело не дает ей домыть голову в горячей воде, вместо этого вымывает из нее все отстраненные мысли. Сегодня это казалось чем-то почти будничным, нормальным, будто так бы они и жили, если бы съехались много лет назад, если бы все не разрушилось о чьи-то светские взгляды. Только там бы наверняка были эльфы, которые убирали за ними разбросанную одежду и лужи из воды, оставленные после слишком пылких водных процедур. Но она не хочет думать о том, чтобы было дальше, о всей этой бытовухе, порой Эмма думает, что с ними бы такого никогда не случилось, наверное, они бы не смогли сидеть на месте, возможно, путешествовали бы, нашли бы на свои задницы последнее фатальное приключение, которое бы прикончило бы обоих в один день.

— У меня член уже есть, а у тебя сетки нет, — Эмме тот член на полке не нравится, он ее пугает и заставляет внутренности сжиматься и не от возбуждения. Особенно, когда тот начинает издавать механические звуки и двигаться из стороны в сторону. Больше это похоже на оружие массового поражения. Им же даже не одну женщину, а штук пять можно поразить. В этом плане она согласна на классический хоть и кривой член Флинта, там неожиданностей ждать не приходилось, там она уже даже тест-драйв в свое время провела, а тут и в больницу можно было загреметь, а им это сейчас совсем не нужно. Хотя горящие глаза Уилфреда говорили совсем об ином.

— Но, если ты устал... — Эмма чувствует его ладони на своем заду и улыбается, хотя продавец и пытается всячески отвлечь их друг от друга, но даже Селвину это не удалось, куда этот то лезет, — Я могу попробовать придумать что-то и с этим, — она поворачивается и прижимается к нему вплотную, — Только есть вероятность, что тогда убегать от Селвина мне будет сложнее, даже уползать, — Эмма смеется, даже странно, что она может над этим смеяться, но не сжимать же пальцы каждый раз при мысли о муже. Вместо этого она запускает руку в передний карман штанов Флинта и скользит по его ноге, — Знаешь фокусы с исчезновением голубей в шляпе мне нравятся больше, чем исчезновение бутылки. Бутылки я из тебя еще не вытаскивала. Что будем считать победой? Если достал бутылку не разбив ее или наоборот? — их игры на глазах становятся взрослее, подобно им самим. Хотя градус опасности, в общем-то,  и не растет и не снижается. Стабильность — признак мастерства. Хотя в данном случае мастерство очень и очень важно, ибо, если и ставить такие эксперименты, то где-нибудь под присмотром врача и с изрядной размятой задницей. У Эммы такого опыта еще не бывало, они с Селвином как-то не особенно развлекались или, если говорить более правильно, сходили с ума. С Флинтом ей приходится навёрстывать, остается только гадать, что пострадает следующим.

— Что будет, если ты проиграешь? — перспектива снова получить тату ее не прельщает, в ребрах до сих пор отдаются фантомные боли. И это ведь он ее любил вроде бы, а что, если бы они тогда все еще были друзьями? Дыру бы в ней вытатуировал? — Будешь дрочить в мои грязные носки или попробуем тебя проэпилировать? — днем ранее, когда они пошли в магазин за хлебом, Эмма приметила на одном из стеллажей в магазине средство для эпиляции. Ей это показалось очень интересным, особенно в сочетании с махровыми ногами Уилфреда. Он только почему-то ее затею такой же увлекательный не нашел, а теперь вот есть шанс это удачно ввернуть, получается, — Я что-то не помню, чтобы тебя в детстве насиловал кто-то с огромным лбом. Тогда откуда эта дикая тяга к причинению вреда любам?

И почему она позволяет застегнуть на себе наручники? Ей бы побороться за свою свободу, но хватит одного мужчины, с которым ей предстоит бороться за что-то похожее. Эти наручники еще пушистые такие, щекочут запястья, так что сразу почесать хочется, но она только накидывает сомкнутые руки за голову Флинта, пока за спиной что-то бормочут. Ищет глазами приспособления, которыми можно было бы, например, заткнуть Уилфреда, ибо почему это только ее будут ограничивать. На глаза попадается кляп, то, что нужно, она даже уже думает дернуться в сторону, чтобы взять приспособление и опробовать его, но тучный мужчина за прилавком с этим планом в корне не согласен. Он направляет прямо им в лицо какую-то вялую вариацию члена и смотрит почти сурово, но больше напугано.

— Я просил уйти! — он продолжает трясти член в руках, переходит на крик, в глазах лопаются капилляры, а изо рта летят слюни, — В-в-в-ы! Посланники дьявола! Ни с кем больше не должно такого случаться! — Эмма не совсем понимает почему им стоит боятся искусственного причиндала в руках, тем более, что тот даже не достигает в размерах ее икры. Правда, когда раздается оглушающий грохот, а следом слева от нее один из членов оказывается простреленным, а потом еще один выстрел и из тюбика неподалеку начинает вытекать жидкость, становится как-то не по себе. Еще она не понимает, что они такого ему сделали из-за чего он их ассоциирует с дьяволом, то есть, конечно, взявшись перечислять хорошие вещи, сделанные в жизни, хватило бы пальцев на одной руки, но это все равно не делает их тем, кем они их называется.

— Что? — Эмма стоит к нему боком, руки сжаты наручникам, так еще и накинуты на шею Флинта, так что ни о какой ловкости и речи не идет. Даже, если захочет увернуться не сможет, потому что таким образом под удар может попасть Уифред. Она пытается незаметно поднять руки над его головой, но продавцу это не нравится, ему вообще почему-то все в них не нравится, вот-вот начнет плеваться огнем. Эмма только надеется, что этого он не умеет, он же все-таки маггл, наверное, — Спокойно, мы сейчас уйдем. Только расплатимся, хорошо? — она внимательно смотрит на Флинта, шепчет тому, чтобы тот схватил самый огромный член, пока они подбираются к прилавку, уточняет, что она не о его члене, хотя он тоже огромный. Просто бить продавца живым, вероятно, будет менее травматично для продавца и более травматично для Флинта, поэтому искусственный для этих целей куда лучше.

Слишком много в ее голове лишней информации, Эмма думает, что не хотела бы знать о том, что Флинт приютил в свой заднице какого-то мужика. Если подумать, она вообще очень о многом бы не хотела знать в том, что касалось Уилфреда, но любопытство обычно пересиливало, как и здравый смысл о, котором эта двоица, разве что слышала, считая это вымыслом, сказками или просто враками, придуманными, чтобы охладить в них дух авантюризма. Но дух был тот силен, кажется, сегодня спустя много лет сильнее, чем когда либо. Ей даже странно почему не один из искусственных членов до сих пор не растянул ее рот, в конце концов, когда они были в магическом сексшопе что-то подобное Флинт пытался провернуть. Ей тогда пришлось заехать тому ладонью по уху, после чего пару дней это ухо отказывалось выполнять свою природную функцию, что позволило Корнфут говорить ему на ухо всякие лютые гадости и не быть уличённой в этой подлости. Правда, когда все внезапно вернулось на круги своя, ровно в тот момент, когда Эмме пришел на ум венец ее обзывательст, который звучал как: "обрыган с планеты выпердешей", пришлось быстро ориентироваться куда бежать лучше, сразу прыгать с балкона или надеится на то, что пол у Флинтов сегодня не натерт воском и она не поскользнётся, когда будет пикировать в дверной проем.

Кажется члены в чьих-то задницах, как и бутылки, как и вообще все связанное с членами стоило обсудить чуть попозже, потому что сейчас среди членов был очевидный лидер, тот, который смотрел на них. Вернее тот, что смотрел на них своими маленькими глазенками тоже тем, еще хуем, похоже, был, но больше Эмму заботит то, что у него в руках. Кажется с Флинтом в ее голове перманентно крутятся мысли о том как бы не умереть, правда в этот их маггловский "медовый месяц", хотелось верить, что дальше опасений, связанных с Селвином они не заберутся. Будет очень странно  и глупо, когда муж найдет ее мертвую среди всех этих фаллических предметов, причем даже не использованных по назначению. Ладно еще умереть от множественного оргазма, тогда бы все могло обрести смысл, но сейчас оргазм был от нее далек настолько, насколько продавец от понятия "спокойно".

Ей даже кажется, что она его своими успокаиваниеми только больше раззадорила, он даже как-то крепче стал держать за свой боевой член. Даже непонятно боятся, смеяться или паниковать, кажется, она делает все сразу, особенно, когда Флинт просит того опустить свой член. Смешок вырывается сам собой, она только надеется, что пухляк этого не услышал, а то психанет еще больше. Решит, что они над ним издеваются, но, разве могут они сделать с ним что-то более издевательское, чем уже сделала природа? Правда под природой, похоже, стоило понимать Эмму и Уифлерда, на которых он затаил обиду. И она почти понимает его, когда связывает услышанное в рамках собственной хронологии. Котелком она била не многих, кажется в этом магазине собрались все ее жертвы, только Флинту она котел уронила как-то на ногу, а вот по голове огрела какого-то мальчишку в школе. Неужели это и есть он? Что он делать в маггловском сексшопе?

— Вы нас с кем-то перепутали, — потому что они с Флинтом никогда не преследовали конкретного человека, это всегда было колесом удачи, — Это будет большая ошибка, если вы убьете нас, — ей кажется, что нужно попробовать отговорить этого безумного человека от попытки убийства. В конце концов, если тот не хочет снова получить чем-то по чему-нибудь, особенно, учитывая, что вокруг столько тяжелых примеров. Раз уж он уверен, что они посланники дьявола, которые пришли его уничтожить, лучше бежать, чем наставлять на них член. Эмма бы бежала, и сейчас бы стоило бежать, но с этим есть проблемки, — Вас же посадят. Чего ради? — пока она говорит они с Флинтом медленно приближаются, продавец нервно облизывает губы. Он и сам боится сделать то о чем думает и Эмма пытается этим воспользоваться.

Только Уилфред оказывается проворнее, ну или пытается быть, так как, изрядно замахнувшись, попадает плеткой и по ее лицу, но Эмма только ошеломленно моргает. А опомнившись пытается все-таки скинуть заключенные руки с шеи Флинта, чтобы схватиться за нужный член, но и с этим планом выходит осечка, когда тот самый нужный и опасный член делает еще один выстрел, пока они все летят на твердый пол. Правда пухляшу везет куда больше, под ним не разлетается стеклянный прилавок, будь он не ладен, хорошо еще , что головой ударяется и даже затихает на какое-то время. Она же в это время жмурится, потому что страшно увидеть последствия этих разрушений, но она старается сконцентрироваться на Флинте, которого ощущает под собой. Распахивает глаза, чувствует как в руки снова что-то впивается, но радует то, что руки были под головой Уилфреда, значит хотя бы это ей удалось сберечь. Пытается подняться, в это же время огибает весь его силуэт, каждый сантиметр, дышит сбивчиво, чувствует как сердце то и дело подпрыгивает.

Она ведь не знает куда бежать в маггловском мире, если с Флинтом что-то случиться, потому позволяет себе окунуться в панику, когда видит на его ноге расходящееся пятно крови. Кажется, что-то похожее она уже видела на нем, но тогда было не так страшно, тогда она боялась за него как за друга, а теперь каждая рана будто отдается в ней самой. Эмма понимает, что нужно срочно бежать, для начала домой или в то место, которое временно стало для них домом, только бы выудить портключ из этой чересчур свободной куртки Эмиля, пока продавец не пришел в себя, а Флинт наоборот не откинулся. Нет, это было бы слишком просто для Селвина, Эмма планировала еще побороться за свою любовь, как бы глупо это не звучало. Но она все равно не успевает коснуться портключа, согнувшись над Флинтом, предварительно перетянув тому ногу, сделав из плетки жгут, когда в нее летит какой-то тяжелый член.

— Только попробуй отключиться, — Флинт наверняка понимает, что это прямая угроза, — Носки тебя уже ждут, — говорит она, поднимаясь, блуждая глазами по полу, решая как именно вырубить продавца еще раз, пустить в ход большое стекло, которое лежит около ее ноги или запустить в него гигантский член. А может сразу опробовать его на нем? Пока она останавливается на не самом большом члене, который лихо пикирует тому прямо в глаз, следом хватается за еще один,  этот летит ему в грудь, следующий в ногу. Это как будто наоборот приводит его в чувству, видимо члены это прямо его стихия, потому что пухляш начинает возвращать ей все, что она в него кинула, Эмма только и успевает, что уворачиваться, начинает злиться, думая, что стекло вариант по лучше, поэтому хватается за него, пока в спину летят искусственные причиндалы. Уже представляет себе как перережет ему глотку, это видится ей слишком явно. Даже удивительно, почему эта мысль не пугает, будто все просто, будто сейчас можно выпустить весь накопленный страх, который в ней копится. И она замахивается в продавца острым концом, с каким-то безумным желанием, с буйством, пляшущим в глазах.

— О боже! Нет, пожалуйста! — продавец пятится от нее, закрывает лицо руками, только что не плачет. Зрелище так себе, с членом в руке тот выглядел намного увереннее, потому что он все пытается найти среди множества членов тот самый спасительный член.

Все это могло бы выглядеть очень смешно, если бы не было валяющегося Флинта с прострелянной ногой на полу и пятившегося продавца среди членов, натыкающегося ладонями на них же. Хочется думать, что это их самое страшное происшествие за последние десять лет, но Эмма знает, что в это можно только слепо верить, потому что действительность предлагает несколько иную картину. Остается только забываться в крепкой хватке стекла, в нетипично суровом взгляде, в наступлении на беззащитную жертву их детских, но, кажется, все же не таких уж детских игр. Она даже не хочет думать о том, что они сделали с этим несчастным мужчиной, глаза которого переливаются в какой-то неисполнимой надежде, толи на то, что сегодня ему достанется чуть меньше, чем обычно, толи на то, что он найдет выход для того, чтобы исполнить свою долголетнюю месть. Это приводит Эмму к неизбежной мысли о том, насколько бездумно эгоистичны она и Уифлерд, кажется, сейчас, прячась в маггловском мире даже больше, чем обычно.

Голос Флинта доносится до нее издалека, будто он и не здесь, но смысл слов все же доходит хоть и не сразу. Тогда она вздрагивает, когда до конца осознает, что сжимает в руках и куда собирается направить это "оружие". Что ж, убийство осколком стекла все же выглядит куда более по-маггловски, чем членопистолетом, похоже, ей мимикрировать удается куда лучше, чем продавцу с маленькими сверкающими глазками. Хотя сейчас она понимает куда яснее, чем минутой ранее, что не хочет быть причастна ни к каким из разновидностей из убийств, как будто им других проблем мало. Потому кивает головой на слова Уилфреда, пинает ботинком продавца, чтобы тот отдал свою палочку, потому что с членом, похоже, все было кончено, в принципе практически со всеми членами в этом помещении все было кончено. Хотя тот, что умел стрелять смертельно ее все еще весьма и весьма напрягал, потому  она не отпускает стекло, говори тому, чтобы не вздумал выкинуть какие-то свои штучки, иначе придется проверить, что крепче стекло или его голова.

И продавец не находит причин для сомнений в реализации ее эксперимента, он даже успевает обдумать то, как будет разбираться со всеми разрушениями, если в итоге выживет. Как объяснит хозяину магазина, почему большинство искусственных членов больше не подлежат продажи, а прилавок требует тщательной реконструкции. Но эту проблему ему все же придется решать много позже, если вообще придется, так как свою последнюю надежду палочку у него вот-вот отберут.

Эмма надеется, что палочка в ее руке не выкинет что-то достойное ее владельца, потому сразу же, как та оказывается у нее в руках, отправляет в продавца оглушающие заклятие. Продавец же думает, что надеется ему не на что, потому делает очередную попытку метания огромного члена в Селвин, когда та произносит заклинание. И, увы, в обоих случаях желаемое достигает своей цели, так что пухляш стукается головой о стеллаж до того, как обмякнуть на пол, усеянный членами, а Эмма, у которой ловкость все еще находится в пределах рук, скованных наручниками, грустно смотрит на переломанную палочку. Казалось, спасение было так близко, по крайне мере спасение Флинта, но, кажется, придется придумать что-то еще.

— Прости. Тебе придется подняться, — она отодвигает от его головы анальные шары и члены. Подкладывает руку за плечи, так, чтобы помочь Флинту подняться, приходится вспомнить все лучшие практики по попыткам выбраться из патовых ситуаций живыми, но мысли то и дело сбиваются. Среди магглов им выживать еще не приходилось, хотя ведь и у них есть доктора, которые как-то разбираются с последствия прострелянных ног? По крайне мере она такое видела в фильмах. А еще она, кажется, видела на большом светлом здании неподалеку от этого места вывеску "больница", а еще какую-то картинку с людьми в халатах и с улыбками.

— Палочка сломана, — грустно произнесет она, когда поймет, что Флинт, очевидно, ждет, что она спасет его магией, — Все будет хорошо, — говорит, но сама не верит, потому, что внутри все дрожит, когда видит бледное лицо Уилфреда. Эмма пытается унять дрожь попыткой затянуть жгут на его ноге крепче, пока в попытке добраться до места назначения, за ними тянутся кровавые следы. Лишь бы их никто не остановил и не потребовал объяснений, — Ты бы лучше оказался в маггловской больнице с фонарем в заду или с бутылкой? — она думает, что лучше скрасить путь тупыми вопросами. Флинт же любит тупые вопросы.

Спустя десять минут они оказываются на пороге больнице, хотя ей это кажется вечностью, самой долгой на свете. Эмма думает, что здесь слишком светло, даже жмуриться приходится, непонятно куда бросаться, чтобы ей помогли. Для этого она выбирает первого попавшегося человека в халате, он еще вроде с сединой, наверное опытный, по крайне мере ей хочется так думать. Она хватает его за руку, выдавливает из себя слезы и самое жалостливое лицо на свете, хотя обычно во всех этих критических ситуациях Эмма, кажется, каменеет, стараясь взять себя в руки, почти как сейчас.

— Мой муж, — Эмма думает, что лучше будет сотворить легенду, в которой Флинт это ее муж, мало ли, что будет дальше, еще попытаются ее выгнать, мотивируя это тем, что она ему никто. От этого несомненно грустно, потому что так оно на самом деле и есть, но сейчас ей не до этого, — В него стреляли! Пожалуйста, помогите ему, иначе он истечет кровью и умрет! — она сама не поняла, как ей удалось впасть в истеричную версию себя, но, наверное, так было даже лучше, — А у нас пятеро детей! Малыш Терренс еще даже не пошел в школу, как я ему скажу, что папы больше нет! Он его так любит!

Если бы Флинт был чуть поживее можно было бы поспорить о том, что есть фонари, которые куда больше бутылок, вон хотя бы тот фонарь, мимо которого они прошли по дороге до больницы. Впрочем, зачем расстраивать человека лишний раз, тем более, что этот вопрос так или иначе звучал яркой аллегорией того, что выбора тут никого нет, так или иначе в заднице застрянет огромная проблема, порожденная не менее огромными членами. И сейчас эта проблема торчала у нее в заду. Только и остается, что переминаться с ноги на ногу, искать глазами на полу ответы, на вопросы которые ей сейчас очень и очень не удобны. На мгновение она даже позволяет себе сравнить прострелянную ногу Флинта и свое состояние простреленности, когда перед глазами все еще стоят все эти члены, а единственный член, который ей знаком во всей этой неразберихе увозят в неизвестном направлении. И, наверное, это к лучшему, кажется, по отдельности им всегда было безопаснее, так что Эмма позволяет себе подумать о том, что магглы знают, что делать. Как будто у нее есть какой-то выбор.

Если бы он был, Селвин бы, конечно, выбрала палочку, склянки, а лучше отца под боком, но все это теперь было какой-то немыслимой роскошью. Да и они уже не дети, то что раньше заживало за пару дней теперь может потребовать недель, не говоря уже про все эти ментальные раны. Одной такой у нее точно прибавиться после сегодняшнего зрелище. Она и пальцы сминает во всей этой нервозности, то встает, то садится обратно, на место, которое ее заботливо усадила какая-то женщина, мол подождите, скоро вам все расскажут. Но Эмме непривычно находится где-то в стороне, по крайне мере, когда дело касается Флинта, особенно это болезненно, когда это "в стороне" уже случилось с ней, вернее случалось на протяжении многих лет.

Надо сказать, все эти вопросы от людей в фуражках и в халатах помогают ей отвлечься. Потому что нельзя вылезать из шкуры психованной жены-наседки, потому что помимо спасения Флинта есть еще вопросы, связанные с тем, что им делать дальше, когда его спасут. Зайти сюда было легко, а вот выйти? Что будет, если она соврет о их адресе? Вот о том, что они муж и жена она соврала, но вроде никто пока в этом не усомнился. Только вот где взять паспорта? Интересно, неужели магглы их всегда носят с собой, наверняка ведь и у них случаются непредвиденные обстоятельства. Хотя Эмма почему-то сомневается, что хоть кто-то поступал без этого самого паспорта в больницу, чтобы залечить раны о стреляющих членов. Впрочем, отец говорил, что магглы вполне себе изобретательны, в конце концов, тот самый агрессивный продавец отомстил им именно в маггловском мире, вероятно, здесь умеют вдохновлять...или разжигать в психах огонь.

Впрочем, ей не очень хочется глубоко вдаваться в столь философские вопросы, стоит потратить силы на то, чтобы выдавить из себя побольше слез, которые явно действуют смягчающе на требовательных людей. Она ладонями растирает их по щекам, чтобы те выглядели еще краснее, захлебывается, говорит неразборчиво даже для себя. Там что-то про то, что она принесет все документы после того как увидится с мужем, что дети сейчас с их старшим ребенком, что все это очень не вовремя и у нее больное сердце или желудок, поэтому ей нельзя так переживать. В какой-то момент от нее даже отступают с вопросами, но, Эмма понимает, что это ненадолго. Потому как только где-то рядом произносят, что она может попасть к Флинту, мозг начинает судорожно генерировать идеи, о их будущем, пока ноги несут ее к кровати больного.

— Фредди! — Эмма кричит почти театрально, голос надрывается на самой высокой ноте, после чего она продолжает всхлипывать, потому что думает, что та женщина в которую она играет должна любую яркую эмоцию сопровождать плачем, — Где твой попугай? — она говорит уже тише, чтобы слышал только Уилфред, который выглядит чересчур сонно и чересчур одноглазо. Она проводит ладонью по его руке и нечаянно цепляется за какую-то трубку, которая тянется из непонятно откуда. Выглядит все это, вернее Флинт весьма печально, с повязкой на глазу и с перебинтованной ногой, будь они подростками самое время было бы поиграть в пиратов, она бы залезла к нему на кровать, села в ногах и смеялась о том, как глупо тот выглядит. Эмме и сейчас хочется смеяться, но скорее от нервозности.

— Кажется, у Эмиля завалялась бутылка рома, — она улыбается, смотря в его единственно здоровый глаз, — Я уступлю тебе присесть на нее первым, мой капитан, — главное, чтобы до этого момента они не присели куда-то еще, например, в маггловскую тюрьму. У нее вон уже и наручники есть, ладно хоть один удалось отстегнуть, главное чтобы другой не прицепили к какой-нибудь батареи, на которую Эмма же косится пытаясь понять, что это за инструмент такой.

Все, что она точно знает это то, что им нельзя здесь оставаться, потому хватает какие-то предметы, похожие на что-то медицинское, пихает их в карманы куртки, перманентно поглядывая на вход в палату. Она надеется, что им дадут еще пару минут побыть наедине, пару минут, чтобы она обокрала систему здравоохранения магглов, чтобы спасти чужого мужа, вопреки законам стреляющих хуев. Но к ним уже приближаются, потому что она быстро задергивает шторку между кроватью Флинта и соседней пустой, запускает руку в карман, чтобы коснуться порт-ключа, другой же рукой хватает за Уилфреда, и уже через мгновение светлое помещение сменяется на темень жилища Эмиля.

— Ложись, — она помогает добраться Флинту до кровати, а сама выуживает из шкафа на кухне небольшую пузатую бутылку, содержимое которой расплескивает по стаканам. Один протягивает больному, — Дети колдомедиков, да? — это даже смешно, кажется, имея под боком тех, кто может тебя исцелить перестаешь ценить жизнь, хотя, будь их прародители, например, журналистами, кажется, история развивалась точно также, просто была бы намного короче, — Что больнее простреливает ноги членопистолет или автомат? — сам факт того, что у Флинта есть такой опыт говорит о многом, например, о его разносторонности, правда есть в этой разносторонности некая однобокость, но Эмма, как яркий представитель аналогичной религии, об этом лишний раз не задумывается. Хотя, может, и стоило бы.

Кажется, сейчас, наконец, она позволяет мышцам расслабиться, которые до этого момента, как и все ее естество пребывали в аварийном режиме. От этого накатывает усталость, хочется расслабиться еще больше, хочется, чтобы этот день был последним плохим днем для них. В конце концов, все вышло куда лучше, чем могло бы быть. Их все еще двое, ну или полтора. Правда психологических травм явно прибавилось, так что Эмма не уверена, как скоро сможет спокойно смотреть на члены, кажется, к огромным детям в страшных снах теперь добавятся не менее огромные члены. Лишь бы эти члены были не у детей, хотя где бы они ни был, очевидно, положительного исхода ждать не стоит.

Она присаживается на кровать рядом с Флинтом, заправляет локон за ухо, звеня при этом пушистыми наручниками, думает, что ответить ему на его сомнения о том, что в нем побывала бутылка. Только сейчас ей вспоминается, что что-то похожее они уже пытались провернуть, когда Эмма освоила трансфигурацию настолько, что поняла, что не воспользоваться таким навыком будет настоящим кощунством. Они тогда как раз практиковали изменение предметов в другие предметы, и она выбрала какую-то бутылку, которая довольно удачно преобразилась в табуретку. Именно эту табуретку она предложила Флинту для того, чтобы передохнуть после сложного учебного дня, звучало это, конечно, странно, что, впрочем и спасло друга, который заподозрил неладное за мгновение до того, как табуретка снова стала бутылкой. Эмма правда громко смеялась, даже тогда, когда влетела в одного из профессоров, что тот счел за акт неуважения и отправил ее на отработку. Тогда уже смеялся Флинт, а она от всей души жалела, что друг так и не испробовал ректальные чудеса бутылочной табуретки.

— Знаешь, бутылка или фонарь, еще не самое страшное, что может побывать у тебя в заднице, — нога Селвина, например, будет явно травматичнее, — Помнишь мой дедушка рассказывал, как его другу в школе пытались заталкать туда обезьянку? — Эмма с Уилфредом тогда переглядывались с каким-то бешенным интересом, доступным лишь им двоим. Сразу возникало столько вопросов. Насколько большая обезьянка? Вырывалась ли она? И что с ней стало потом? Еще, конечно, стоило задаться вопросом, зачем дедушка рассказывает такие странные истории. Сейчас то Эмма склоняется к тому, что это были очередной бред, который сочинялся на ходу, чтобы впечатлить юных разбойников, усмирить хотя бы на недолгие мгновения, заняв историей более впечатляющей, чем реальность.

Вероятно, Флинт прав, это в мечте стать драконологом многого себе не позволишь. Драконы то не люди, которых можно лишний раз и покалечить, не опасаясь серьезных последствий, в виде оторванной головы или прожжённой дыры на руке. Если так подумать, возможно, все же у Эммы были некая жилка лекаря, раз уж животных некоторых она и вправду хотела вылечить, вроде вафельки. Может все же подсознание в данном случае было куда прагматичнее, чем сознание, рассматривая в виде предмета помощи только животных.

— Ты мог бы быть вафелькой, — она улыбается и делает небольшой глоток из стакана, — Еще одним огромным членом в мире было бы больше. Тогда бы тебе не был страшен тот, которым стрелял тот придурок, — правда, в таком случае было бы страшновато Эмме. Зато какая мотивация учиться магии лучше и усерднее, чтобы не допускать существования огромных друзей и их огромных членов. Может, если бы Селвин экспериментировала на людях, особенно на своих близких, по итогу это бы привело ее к феноменальным результатам. Скорее всего негативно феноменальным, но кому важны детали.

Она мотает головой, потому что забирать членопистолет в ее планы не входило, Эмма думала как поскорее убраться оттуда так, чтобы количество выживших в этой странной заварушке было пропорционально количеству, вошедших в магазин. Даже, если бы она попыталась, вероятно, сейчас она бы притащила с собой гору искусственных членов, потому что выудить правильный при всех входящих было крайне проблематично. И хорошо, что не притащила, потому что теперь все эти игрушки не казались такими уж безобидными, а все, что когда либо подходило под такую характеристику имело потенциальный риск для Эммы и Улфреда, если все вышеупомянутые факторы встречались в одном месте.

— Знаешь, кажется, мы можем гордиться, что вдохновляем людей на новые изобретения, — Эмма смеется, — Этому идиоту стоит запатентовать свою "игрушку", — если он вообще там в итоге выжил, и не поранился своей же игрушкой, — До этого дня я думала, что в этот список, — случайно сломанных жизней, — входят только животные, — Но, что, если нам под руку попадались анимаги? Я вот не знаю как их отличить от настоящих животных, — она задумывается, — Правда, когда я сжимала шею гуся... — только она не помнит один это раз было или несколько. Просто гуси на ферме у тетки как-то странно агрессивно реагировали на общество Эммы, а кусались они вообще-то больно, поэтому она не находила ничего лучше как держать их за шею на вытянутой руке, пока следующий же не начинал ее щипать за задницу, — Мне до сих пор кажется, что он шипел, что-то вроде "блять" и "отпусти".

Только помимо потенциальных анимагов они точно еще встретят кого-то, кому сломали жизнь. Это знает каждый в этой комнате, каждый, кто недавно бежал из своей семьи в эту самую берлогу, чтобы снова зализывать раны. Эмма отмахивается от этих мыслей, заменяет их ощущением жжения во рту, ощущением тепла, которое исходит от Флинта. Лишь бы тепло не было жаром, хотя сейчас, она уже сможет справиться с чем-то вроде жара, в конце концов у нее завалялось пару склянок, которые могут привести в чувство. Если бы они еще могли вытаскивать пули, когда счет идет на минуты, она бы может и не поперлась с Уилфредом в маггловскую больницу. Остается только надеется на то, что хотя бы магглы их здесь не найдут, после всех тех вопросов, которые для них почему-то были очень важны.

— Есть предположение, что с костылями ты будешь представлять большую угрозу для всех, — но главную все же для себя, особенно, когда попытается идти по скользкой дороге и сломает себе шею, — У меня есть пару папиных средств, которые быстро поставят тебя на ноги. С глазом сложнее. Но тебе ведь всегда нравились пираты, — по крайне мере ей так кажется, вроде как все мальчишки тащатся от пиратов, значит и Флинт тоже. Да и один глаз не такая проблема, как одна нога, лишней ногой вот можно и в живот пробить. А им лишняя сила уже точно не помешает.