Уилфред чувствует тяжелый каблук, который так и впивается ему в ногу, иногда ему кажется, что в Хильде живет садист, который ненавидит чужие ноги. Он присматривается к ногам Хильды, думая, что, может, она ему просто завидует? В том плане, что у нее ноги кривоваты, поэтому отыгрывается на чужих? Он смотрит на нее так издалека, щурится, но не замечает ничего необычного. Делает выводы, что она просто сама по себе такая. В детстве, может, не любили ее, раз злая такая. Хотя почему-то она отдавливает ноги только Уилфреду, возможно, дело в нем, но кто будет в этом разбираться?

Ему кажется, что все могло бы сложиться лучше, будь он чуть настойчивее в семнадцать лет, когда его лицо застали между ног у Эммы в кабинете его же отца. Уилфред тогда утверждал, что вообще-то все ушли, но кто же знал, что мистер Флинт решит срочно вернуться за вещами, без которых он жить не может. Что это было? Какая-то скучная книга по ядам, все рассказывал, как некого мистера Колина решила отравить его почтенная женушка, а теперь мистер Флинт пытается как-то спасти умирающего. Ну и что, что он этим занимается уже почти неделю и все это мероприятие больше напоминает какое-то извращение над телом умирающего? Что Мистера Колина уже раздуло до необыкновенных размеров и спасать там, собственно, уже и нечего, но мистер Флинт настаивает, что он вообще-то вот-вот и открытие совершит. Порой Флинту казалось, что он сам этого Колина отравил, а скинул все на его жену, но Уилфред не лез в игрища отца, но и надеялся, что и он в его не полезет. Он помнит, как отец появляется посреди комнаты, застает в своем кресле Эмму, а где-то под столом своего сына, который, в попытках встать, еще и головой успевает удариться. Мистер Флинт данное событие воспринял стоически: книгу забрал и покинул свой кабинет, сообщив Эмме, что та как-то задержалась сильно, домовики уже начали складывать ее вещи. У них было минут пять для понимания, что вообще сейчас произошло, прежде чем влетела миссис Флинт, которая оттаскала Уилфреда за уши при Эмме. Эмме пришлось покинуть поместье Флинтов в этот же день, а о данном событии тут же было сообщено Корнфутам, которых после произошедшего, Флинты перестали приглашать к себе в дом. Уилфред отлично помнит, как все рвала и метала его мать, как он тут же был отправлен обратно в Хогвартс, а попытки написать письмо Эмме, заканчивались тем, что эти письма тут же приходили обратно. Флинты начали контролировать любую переписку сына, а после Хогвартса тут же сосватали его с Кэрроу, от который тот благополучно сбежал на какое-то время. Вся история могла бы повернуться иначе, если бы Флинт не поддался влиянию родителей и вовремя бы вернулся за Эммой, сбежал бы вместе с ней, а не с Дотти. Уилфред уверен, что та бы согласилась, нужно было лишь попытаться, вот только дороги к Корнфутам и Селвину были закрыты, оставалось лишь выбирать из того, что есть.

Флинт стоит рядом с Хильдой и крутит в руках бокал с вином. Его до сих пор удивляет тот факт, что на всех этих мероприятиях вино, чаще всего, просто отвратительно. Мужчина обсуждал с Хильдой политику, положение страны, использовал те термины, о которых Уилфред даже не знал, но ему приходилось кивать и делать вид, что ему интересно. Чтобы как-то разбавить ситуацию, приходилось закидываться ужасным вином и сбегать от жены на балкон, где можно было минут пять постоять и спокойно покурить. Хильда с собой еще и Итана взяла, который, несмотря на свой маленький возраст, прекрасно впитывал наставления своей матери и рос по всем канонам чистокровной фамилии. Он все чаще думал о том, что приготовление маггловской картошки не такое уж и ужасное занятие, явно получше, чем это.

Он возвращается в светлый зал, в котором музыканты играют музыку, что в сон клонит. Флинт зевает, находит взглядом Хильду и сбегает от нее в другую часть зала, пока та занята и не потащила его стоять с собой. Сначала он замечает чью-то лысую макушку, которая кажется ему очень мерзкой, но знакомой. Присматривается. В этот момент где-то ломается один Флинт, когда он понимает, что это Селвин. Если здесь Селвин, значит должна быть и Эмма. Удивительно, что за столько лет, проведенных, в общем-то, не так уж далеко друг от друга, они не сталкивались. Флинт оставил попытки связаться с ней после того как узнал, что она беременна. А Эмма же, кажется, и не пыталась вовсе. Он может ее понять, но почему внутри все так снова сжимается, будто ему снова семнадцать и он на рождественских каникулах? Он взглядом ищет Корнфут, которая теперь не Корнфут, а Селвин, от этих мыслей он злится на самого себя. Флинт вообще редко признает свою вину, но здесь понимает,  что косяк его, начиная от происшествия в кабинете отца заканчивая тем, что он струсил и не подошел. Вот и Эмма уже к Селвину подошла, что-то там говорит ему, а у Флинта дыхание перехватывает, из-за чего он тут же хватается за первый попавшийся бокал и выпивает вино залпом. Должно стать легче, но не становится.

Флинт долго к ней подойти не решается, все вокруг нее кружит и верит, что она его не заметит, он ждет, пока Селвин куда-нибудь уйдет, оставив Эмму в окружении кого угодно, но явно не своего мужа. Флинту срочно чем-то руки занять нужно, поэтому он хватает бутылку с шампанским, вертит ее все в руках. Он подходит к Эмме сбоку, а сердце бьется так, что произносить что-либо страшно. Он не думал, что так отреагирует на нее спустя много лет разлуки. Чувства те притупились, Уилфред переключился на что-то еще, мир перестал кружить вокруг общения с Эммой. Вокруг случайных убийств чужих кошек, попыток украсть тыквенный сок у соседа по столу или еще какой-нибудь глупости. Сейчас же он чувствует, что близок к тому, что он снова будет крутиться вокруг Эммы. И ее прикосновений.

— Эй, — Уилфред поворачивает горлышко бутылки в сторону Эммы и палочку достает, — Корнфут.

Пшык. Пробка вылетает из бутылки и попадает ей прямо в глаз, Уилфред не смеется, он смотрит на нее почти в упор, даже не моргает и не дышит вовсе. Он ждет того, что она скажет. Своеобразная проверка на адекватность, ведь кто знает, что с ней за эти годы стало. Может, она уже стала примерной домохозяйкой и все эти вещи, что они раньше творили, кажутся ей лишними и бессмысленными, как и Флинт, который решил неожиданно для самого себя снова вторгнуться в ее жизнь. Он слышит, как какая-то дама, которая находится рядом с ними, охает и прикрывает рот ладошкой, видя, как пробка отскакивает от лица Эммы.

На Уилфреда все смотрят так странно, должно быть, пытаются понять: в себе он или нет. Сейчас Флинт явно в себе намного больше, чем в тот момент, когда переспал с каким-то мужиком в турецком подвале, надо будет Эмме рассказать, она явно посмеется с этой истории. Флинту сейчас и самому смешно, но всем подряд бы он ее не рассказывал все равно, кто же поверит, что все это было случайностью, а не обоюдным желанием. Хотя больше похоже на второе, конечно. А Эмма даже голос подает, когда ей пробка в глаз прилетает, было бы странно, если она промолчала, но звуки ее голоса вызывают у Уилфреда легкую улыбку, от них теплее становится, хотя даже сейчас Флинт пытается выкинуть все эти мысли из головы. Он понятия не имеет, что у нее сейчас, с другой стороны, волновало ли это его раньше, когда он обнимал ее на рождественской вечеринке при ее парне? А в ночь, которую они впервые провели вместе? Тогда его волновали лишь собственные эгоистичные желания. И Эмма, конечно же. Сейчас он чувствует нечто похожее и это чувство говорит о том, что ничем хорошим вся эта встреча не закончится. Уже пострадал один глаз, но уже радует, что это не какой-нибудь карп на вертеле или случайно убитая кошка. Уилфреду до сих пор в кошмарах снится то, как вафелька оживает и уже его взрослого на части разгрызает. Охотится за ним и всегда находит. Наверное, душа вафельки так и не смогла упокоится. Бродит сейчас где-нибудь призраков в мужском туалете Слизерина и детей пугает.

Когда же Эмма касается его плеча, Флинт взгляд на ее руку переводит и все еще молчит, наблюдая за ее дальнейшими действиями. Она его его не узнает? А ему всегда казалось, что он неплохо сохранился, должны же быть преимущества в этой вашей чистокровности, хотя это преимущество явно обошло Селвина, чья лысина с каждым годом становилась все больше и больше.

— А кто-то другой может отправить тебе пробку в глаз? — Флинт не касается Эммы, хотя очень хочется, но смотрит пристально, - давай гляну.

Флинт палочку в руках сжимает не из-за страха ее потерять, а из-за возможности так близко к Эмме находиться, он подмечает ее дурацкое платье, которое вот-вот и ее раздавит. Хильда же всегда выбирала нечто более строгое, но менее сдавливающее, Уилфред не верил, что это она сама выбрала, здесь явно Селвин руку приложил. Ну или лысину. Мало ли, куда он там ее прикладывает. Он подносит палочку к глазу Эммы и произносит заклинание, которому его научила Берта. Все говорила, что хотя бы что-то полезное в его голову вобьет, у нее даже вышло. Ну, как вышло, получалось через раз, но Эмма же явно не должна быть против того, если у него чуть-чуть да не выйдет так, как запланировано? Все же магия срабатывает так, как должна, поэтому глаз Эммы совсем скоро в норму приходит, боль тоже отпускает. Уилфред палочку убирает и губы поджимает, вдыхает глубоко, так как думать становится сложнее. Он помнит те рождественские каникулы слишком хорошо, ему кажется, что такое не забывается. И не забываются попытки столкнуть Эмму с кровати, когда та уже совсем крепко спала, как и не забывается то, что после этого он долго целует то место, которым она ударилась. Сейчас у него нет возможности поцеловать ее, но есть возможность помочь хотя бы так, возможно, даже доказать, что за эти годы он хотя бы что-то да выучил.

— Теперь? - он быстрым движением касается ее лица, чтобы приподнять его и тут же руку убирает, - вроде цел, но твое отвратительное платье испорчено. Ты как-то рассчитываешь в нем количество вдохов и выдохов? Сколько осталось до отключки?

Окружающие смотрят на них так пристально, что Уилфреду не по себе становится, ему и без этого эти вечеринки не очень-то симпатичны, а сейчас они и вовсе на экспонат похожи. Вот-вот и Селвин прибежит на чужие охи, как же он такое упустит? Нужно было куда-нибудь исчезнуть до его прихода, желательно вместе с Эммой. Уилфред не находит лучше варианта, чем молчаливым кивком головы показать ей на балкон, который скрывал происходящее на нем за тонкими шторами. Скрывал ли? Вряд ли, но хотя бы создавал видимость безопасности.

— Миссис Селвин, — голос Уилфреда учтив, как от него всегда и требовала Хильда, — вам стоит подышать свежим воздухом, удар пришелся слишком сильным.

От "миссис Селвин" его воротит, ему это даже произносить неприятно, так как там должна быть другая фамилия, а не этого лысого уебка. Вот только маховика времени у него нет, все вспять не вернешь, не объяснишь разгоряченному от чувств парню, что нужно действовать иначе и стоять на своем. Уилфред тогда чувствовал себя беспомощным, так как пути к отступлению для него были закрыты на целых полгода. Как он и думал, это будут самые длинные и ужасные полгода в его школьной жизни. Потом, по правде говоря, лучше не стало, но все же.

Он стоит на балконе напротив Эммы и не знает, что ей сказать. Ему хочется о многом спросить, ему хочется даже попросить прощения перед ней, за то, что не сбежал так, как они договаривались. Сбежал, но с другой. Это всего лишь детали. Он снова закуривает и делает в шаг назад от Эммы, рассматривает ее внимательно, улавливает изменения во внешности, но ему тревожно ничуть не меньше, чем при попытке подарить ей прогулку на кентавре. Если он сейчас дотронется до нее, кто-нибудь до обязательно увидит, сейчас в зале явно обсуждают весь этот нелепый случай и вот-вот слова долетят и до самого Селвина. Уилфред уже представляет, как тот на балкон врывается и закатывает истерику, есть вариант, что он еще и плеваться будет.

Уилфред старается свое волнение не показывать, хотя внутри себя и мечется по этому балкону из стороны в сторону, пытаясь понять, что ему со всем этим делать дальше. И с Эммой. Как вообще люди начинают диалог после десяти лет разлуки? Спрашивают, как друг у друга дела? Дети, семья? Что вообще говорят? Уилфред уже замечает, что сигарета вот-вот к концу подойдет, настолько он быстро и много затягивается, смотря на Эмму.

— Прикинь, — начинает Уилфред, — у магглов есть тачки — это такие штуки, в которых руль, и коробки под ногами. Жмешь на коробку и она поехала. Они еще в аварии попадают, но я не попал, хотя был близок. И еще это...как его там, не помню. В общем, там не так уж ужасно.

Первое, что пришло в голову, нужно чем-то забить этот молчаливый эфир и взгляды друг на друга.

— Тебе платье расшнуровать? — Уилфред снова затягивается, — ты выглядишь так, будто сейчас в обморок упадешь, это от нехватки воздуха?

Флинт бы это платье расшнуровал не только ради попытки помочь Эмме, но мысли свои вслух не озвучивает, он пытается говорить хотя бы что-то. Неловко все это. И странно.

Уилфреду не нравится холод в словах Эмме, он неприятно по душе скребёт, задевает. Ему непривычно видеть ее такой, но странно было надеяться, что люди не меняются за десять лет. Хотя ему безумно хотелось видеть улыбку Эммы и слышать ее смех, как раньше. Теперь же она слишком серьезная, взрослая, что ли. Флинт же тоже взрослый, если так подумать, ему уже давно не семнадцать, у него двое детей, но сам Флинт не сильно изменился с того времени. То ли обстоятельства сложились так, что Уилфред ответственность за свои поступки только-только начал осознавать, то ли Флинт упорно отказывался сильно взрослеть и погружаться в происходящее вокруг него. Эмма же влилась в среду явно лучше, хотя это безумно расстраивало, а из-за этого Уилфред волновался лишь сильнее. Он не знал, как лучше построить с ней диалог, что говорить и что делать сейчас. Очень сложно говорить с людьми, которых так давно не видел, особенно с теми, с кем тебя связывает слишком многое.

— А Селвин не будет против? — он достает из кармана сигареты и бросает в ее сторону, не подходит близко, — и давно куришь?

Флинт же все не останавливался и уже сменил одну сигарету на другое, это помогало хотя бы как-то сдерживать внутреннее волнение. Обычно с этим хорошо справлялись прикосновения Эммы, которые всегда действовали на него успокаивающе. Он помнит голову Эммы на своих коленях возле камина, пока снова куда-то уехали его родители. Он помнит прикосновения к ее волосам и нежные поцелуи, которыми он одаривал ее лицо. Уилфреду тогда казалось, что он самый счастливый во всей магической Британии. Как жаль, что счастье продлилось всего лишь пару недель.

— И давно ты заботишься о том, что подумает Селвин? — Уилфред усмехается, — да, я уже давно в курсе, спасибо. Держишь статус миссис Селвин и боишься сплетен старух?

Уилфреда все сильнее напрягал этот разговор, где Эмма позиционировала себя, как прилежную жену и что-то говорила о сплетнях. Флинт облокачивается спиной на перила и наконец-то отводит взгляд в сторону. На секунду прикрывает глаза, а воспоминания в голове крутятся сами собой. Уилфред их из головы до сих пор выкинуть не может, хотя их удалось хорошенько задвинуть в сторону, а сейчас же они снова вылезали наружу огромным потоком, в котором смешивались и детские игры, и прикосновения друг к другу. Флинту всего этого не хватало сейчас, поэтому оставалось развлекать себя самому, заводя не самых подобающих знакомых или экспериментировать с тем, что не стоило бы даже трогать.

В ход были пущены дежурные вопросы, которые начинали раздражать. Светские беседы он ненавидел, а этот разговор напоминал перекидыванием дежурными фразами. Не для этого он тогда бежал к Корнфут после своего возвращения в магический мир.

— Спроси у нее, — он рукой указывает на дверь в зал, — мы с ней не очень-то ладим. А как тебе в роли миссис Селвин? Он просит натирать свою лысину каждое утро или ещё нет? А что там с продолжением великого рода? Видел тебя беременную, когда вернулся. Я же первым делом искать тебя пошел, но у тебя там муж и скоро должен был быть ребенок, поэтому не стал вмешиваться. А стоило бы?

Флинт до сих пор ненавидит себя за проявленную в тот момент слабость. Нужно было подойти и хотя бы поговорить, а не наблюдать за ними со стороны и изводить самого себя. Кажется, именно после этого события, Уилфред все свои воспоминания постарался спрятать как можно дальше. Кто же знал, что они снова встретятся через столько лет? Уилфред захочет пошутить над ней, а шутка, как он видит, не удалась. Эмма слишком серьезная, прямо как ее муж.

Уилфред закрывает лицо руками и шумно в них выдыхает, он не знает: оставлять ее в покое или хотя бы что-то сказать ей о том, что рядом с ней он хочет себя чувствовать так, будто ему все ещё семнадцать.

— Эмма, — ее имя произносить как-то непривычно, — мой боггарт — это ты в пасти вафельки. До сих пор.

Он хотел сообщить ей о том, что скучает по ней, но вышло немного иначе. Он надеется, что она и без нужных слов все поймет. Это смешно, когда гигантская кошка из детства — твое самое страшное воспоминание. Он бы сейчас схватил ее за руку, как на той рождественской вечеринке, и аппарировал куда-нибудь подальше, вот только здесь были чары против аппарации, что ограничивало в действиях. Казалось, что даже воздух вокруг них сейчас напряжен.

Уилфред наблюдает за попытками Эммы, он не предлагает ей помощь, а просто ждет, когда она разберётся сама. Уилфреду кажется, что подойти к ней сейчас слишком близко — смертельно. Он и сейчас себя едва сдерживается, когда Эмма по десять раз щелкает зажигалкой, ему хочется по носу ее щёлкнуть и встряхнуть хорошо за плечи. Напомнить о том, что ей не идёт быть такой серьезной, что это ее ей не подходит, расшнуровать стягивающее ее платье и спрятаться от чужих глаз. Поговорить как раньше, когда между ними не было этих неловких пауз. Они ведь всегда знали, о чем можно поговорить и говорили порой без остановки. Флинту всегда казалось, что темы между ними не заканчивались, но серьезных тем они поднять так и не успели, а сейчас отыгрываются за все прошедшие года. Уилфреду и хочется разговор направить в более веселое русло, пошутить на какую-то тему, но ему так тяжело внутри, что и шутки в голову не лезут.

— Я с женой и не общаюсь толком, — он пожимает плечами, — и не вижу в этом ничего такого. Ты же знаешь, все эти браки для поддержания чистоты крови — такое себе удовольствие. Хорошо, когда у некоторых происходит это иначе.

Уилфреду хочется добавить, что у них могло выйти иначе. Почему-то даже сейчас Флинт думает о том, что брак с Эммой нельзя было бы испортить ни бытовухой, ни редкими ссорами. Он и сейчас видел его таким же ярким, как видел в семнадцать.

— Он о тебе заботится, — Флинт глаза закатывает, — кем ты работаешь, Эмма? Дай угадаю — никем, верно? Ведь тебе нужно дома сидеть, детей воспитывать, за поместьем следить. Ты как, уже умеешь выбирать сервиз в цвет люстры или платьев приглашенных волшебников? Читаешь «Ведьмин досуг»? Говорят, там неплохие любовные статьи для домохозяек, в духе, «100 и 1 заклинание для чистой посуды, как понравится матери мужа за 60 секунд». Все забываю, что ты слишком стара для кентавров, это же так... несерьёзно, верно? Сам себе Селвина этими словами напоминать начинаю.

Уилфреда это злило. Эти все попытки строить из себя чистокровную леди, пускать пыль в глаза фразами про заботу о муже. Будь перед ней не Уилфред, а кто-то другой, то он бы все понял, но зачем ему все это рассказывать? Будто он поверит во все это, а если это все и правда, то ещё придавит камнем огорчения на долгое время.

Он в лице меняется, когда Эмма о ребенке говорит, он слишком хорошо ее  успел узнать в мелочах. Уилфред и сам Эмме плохо умел лгать, но выходило у него явно лучше, чем у нее. В конце концов, она же поверила, когда тот в панике подбежал к ней и застряс за плечи, рассказывал о том, что там в лесу жмыр потерялся, ранен, ему нужно было срочно помочь. Эмма поверила и побежала, правда, наткнулась на маггловский капкан и сначала крик Эммы показался ему смешным, до той поры, пока уже миссис Корнфут не оттаскала того за уши. Благо они все же волшебники и ногу привели в порядок быстро, Флинт тогда возле Эммы сидел, взгляд потупив. Ногой ножку кровати избивал и даже выдавил из себя что-то похожее на «прости». Ему тогда было тринадцать, а Эмма уже уснула, когда он рядом прилёг и разглядывал ту, впервые чувствовал себя идиотом. Даже щеки ее губами коснулся, пока та не видела, было жутко волнительно, как и в тот момент, когда она перед ним стояла обнаженная у него же в комнате впервые. Все эти воспоминания в одну кучу мешаются, их слишком много, чтобы отдельно друг от друга существовать. Одно событие тянет за собой другое и приводит к тому, что происходит между ними сейчас. А что происходит? Недомолвки? Уилфред догадывается, что с ребёнком не все так прекрасно, как рассказывает Эмма. А есть ли он вообще? Это заставляет его отвернуться на некоторое время, чтобы дух перевести. Уилфред решает подыграть.

— У меня пониже в шесть лет, — он сам удивляется тому, что Холли уже шесть и как удивительно для себя самого, он говорит о ней почти что с нежностью в голосе, — правда, она не совсем вписывается в рамки данного мероприятия, как ты прямо, поэтому живёт с сестрой Дотти.

Есть ли смысл скрывать это от Эммы? Больно лишь от того, что на месте Дороти могла бы быть Эмма. И это мог бы быть их ребенок, тогда бы Уилфред ни за что не бросил Холли. Ему и сейчас за это почти что стыдно, но он сам себе в этом на признается. Да и не позволил бы, чтобы на Эмму так нелепо упала банка с краской. У Эммы просто голова покрепче всегда была, поэтому все бы обошлось. Уилфреду кажется, что своими словами об общем с Дотти ребенке, Флинт пытается задеть Эмму, показать ей, что у них могло бы быть не хуже, если бы все вышло иначе.

Уилфред кивает на слова о вафельке и ее клыках. Ему самому было удивительно то, как слились у него воедино страх той огромной кошки и смерть Эммы. Эмма сейчас перед ним: жива и здорова. Только какая-то слишком печальная для самой себя.

— Я понятия не имел, что ты здесь, — он пропускает первую часть ее вопроса, — я не такой частый гость на таких вечерах, как моя жена. Может, поэтому и не виделись.

Уилфред бы точно услышал, если бы где-нибудь поблизости были Селвины, как сегодня. Уилфред подходит к Эмме и отталкивает ее от перил, чтобы оказаться позади нее. Он руками ослабляет ее шнуровку, а сам наклоняется и касается губами ее шеи, всего лишь раз, но этого достаточно, чтобы Флинт шумно выдохнул и зажмурился. Кто-то смотрел на них из зала.